Моя жизнь — что это было? - [6]

Детство кончилось. Начинался новый этап моей жизни.

Юность, незадавшееся замужество, новая любовь.

В сентябре 1959 года началась моя учёба в МИСИ. Но вместо полной студенческой жизни нас ждал новый указ Хрущёва о том, что студенты, не имеющие производственной практики, должны приобрести её в течение двух лет, совмещая работу с вечерней учёбой. И нашу группу направили в строительное управление, где девушек определили на разные объекты ученицами маляра. (Самым интересным эпизодом на этой работе была работа в Большом театре, где мы что-то красили, кажется, окна. Чтобы пройти из одной половины здания в другую, самым коротким путем была сцена, и мы, как-то, набравшись наглости, пересекли ее во время дневного спектакля, мы, конечно, шли за задним занавесом декораций, но то, как мы с Лианой, проходили с ведрами краски, всё равно заметили.) Я работала в паре с Лианой Ахуба, приехавшей из Гудауты, с которой мы в дальнейшем подружились, хотя из-за моего и её ещё более упрямого характера часто ссорились. Началась трудная жизнь, надо было вставать очень рано, ехать к 8 часам на окраину Москвы, переодеваться в рабочий комбинезон, работать до 14:30 (я, будучи ещё несовершеннолетней, работала 6 часов), приехать домой часов в 16, а к 18 часам ехать в институт на лекции. Но, пообедав дома, меня обычно, после вдыхания на стройке краски и пыли, смаривало в сон, и я часто пропускала занятия. Особенно я стала избегать начертательную геометрию, которую я не понимала и только каждый раз думала, что зачем идти на очередную лекцию, если уже отстала, сначала надо самой сесть и разобраться в предмете с самого начала. И так я предмет запустила, что к концу первого курса у меня по нему стояли одни двойки и меня не допускали к экзаменам. Когда я призналась в этом маме, она позвонила на кафедру заочного строительного института и договорилась с репетитором; этот репетитор выполнил за меня все упражнения и эпюры, разъяснил мне суть построений, в общем за три-четыре занятия поднатаскал меня так, что я сдала зачёт по начерталке, меня допустили к экзамену и экзамен я сдала на троечку, но сдала! За меня переживала вся группа и, когда я вышла за дверь экзаменационной и, выдохнув, сообщила: три! все ребята тоже вздохнули с облегчением и стали меня поздравлять. Потом это была моя единственная тройка в дипломе.

Зато по высшей математике я была лучшая, и потом полюбила такие предметы, как теоретическая механика, сопромат и, не сразу, но и железобетонные конструкции. Летом Лиана пригласила меня и ещё двух девочек к себе в Гудауту на море. Второй раз в жизни я купалась в Чёрном море. Там однажды меня чуть не изнасиловал один абхаз, который увязался за мной ещё с пляжа, когда я одна вздумала пойти в горы. Поначалу он был настроен очень серьёзно, я безуспешно сопротивлялась тому, чтобы он повалил меня, я умоляла его, и, по счастью, он был не такой дикарь, внял моим мольбам (а, может, извиняюсь, кончил во время борьбы) и даже проводил до дома Лианы, где с ней и её матерью и познакомился, и потом наведывался в гости, но я уже одна никуда не выходила. Это был мне, дуре, урок и за свою бесшабашность, и за всегдашнюю наивность насчёт «чистых» намерений мужчин. Через месяц мы с одной девочкой возвращались в Москву, ехали в плацкартном вагоне, я, как всегда, на второй полке, помню, у нас закончились деньги и мы около суток (ехали двое суток) ничего не ели и не пили, я тихо лежала, внизу за столом трапезничали соседи по вагону, и, вот одна из них догадалась и предложила нам немного денег, и я на следующей станции, стремглав бросилась на перрон и купила хлеба и каких-то консервов… Вот так мы жили тогда. (Конечно, я спросила её адрес и деньги вернула с благодарностью). На втором курсе мы ещё полгода продолжали работать на всяких строительных объектах, но с нового семестра нас всё же перевели в институте на нормальное дневное расписание; мы, наконец, простились с нашей бригадой маляров-матерщинников, с нашими грязными комбинезонами, и нам присвоили по 3му разряду маляров. Началась нормальная студенческая жизнь.

Однажды на студенческом вечере в актовом зале института я обратила внимание на одного красивого усатого брюнета, студента, но явно, не нашего факультета. Он мне очень приглянулся, и я была уверена, что он грузин. (А грузины мне, как и моей маме, очень нравились). Но потом я на время его забыла. Я продолжала встречаться с Аликом, и у меня была не институтская компания, а своя — Рита, с которой в школе я просидела за одной партой года три, и Алеся, которая жила в соседнем со мной дворе; с ними и с их молодыми людьми мы и проводили с Аликом праздничные вечеринки. Как-то раз, я помню, отмечали День Конституции 5 декабря, я выпила лишнего (я ещё не знала свою норму — две рюмки водки) и проснулась в постели на полу рядом с Аликом. Но мне было так плохо, кружилась голова, что ни о чём таком запретном я и думать не могла, я вышла на мороз и ходила по двору, пока тошнота и кружение не прошли. Утром я возвращалась домой, во дворе стояла моя мать и ждала меня — я же ей не позвонила и не предупредила, что не приду — и она со словом «проститутка» дала мне пощёчину. И опять я очень долго чувствовала неприязнь к ней, не столько за пощёчину, сколько за оскорбление, ну, сказала бы — шлюха, хотя тоже было бы слишком, но проститутка — это вообще было не про меня. Сейчас я её почти понимаю — ведь она всю ночь волновалась, не спала, но не надо было всё же меня так называть, мне это было очень оскорбительно. Но я сказала выше, что мама была уже очень нервным человеком.