Моя сестрица — серийная убийца - [23]

Ну почему он не замолчит? Папка дрожит у меня в руке, чувствуется приближение мигрени. Тейд неодобрительно качает головой.

— Ты ее старшая сестра. Ты должна любить и поддерживать Айюлу. А я видел лишь, как ты ее отталкиваешь.

Это из-за тебя… Вслух я не говорю ничего. Желание защищаться отпало.

Тейд всегда любил читать мораль? Я бросаю папку на стол и чуть ли не бегу к двери. Когда поворачиваю ручку, он, кажется, окликает меня, но стук в висках заглушает его голос.

Пациент

Мухтар спокойно спит, дожидаясь меня. Я проскальзываю к нему в палату и закрываю дверь.

— Это потому, что она красивая. В этом дело. Остальное их не волнует. Ей все само в руки идет, — сетую я, пользуясь вниманием Мухтара. — Представляешь, он заявил, что я не люблю ее и не поддерживаю. Она навела его на такую мысль. Она ему так сказала. После всего… — Я осекаюсь, не в силах закончить фразу.

Тишину нарушает только ритмичный писк кардиомонитора. Я делаю несколько вдохов, чтобы успокоиться, и смотрю на его карту. Скоро у Мухтара очередной сеанс физиотерапии. Раз уж я здесь, почему бы не заняться с ним гимнастикой?

Тело у Мухтара податливое — я поворачиваю ему руки-ноги и так, и эдак. Перед мысленным взором снова и снова проигрывается сцена в кабинете Тейда с акцентом то на один эпизод, то на другой.

Любовь не сорная трава.

Не прорастет, где вздумает, она…

Стихи Феми вспоминаются сами собой. Интересно, как бы он оценил нынешнюю ситуацию? Вряд ли он долго встречался с Айюлой. В проницательности ему не откажешь — со временем он бы ее раскусил.

В животе урчит. Душа у меня истерзана, но плоть требует еды. Мы с Мухтаром делаем последнее вращение ногами, я поправляю ему постель и выхожу из палаты. Мохаммед моет пол в коридоре, напевая себе под нос. Вода в ведре желтая.

— Мохаммед, смени воду! — резко велю я.

Услышав мой голос, он замирает.

— Да, мэм.

Ангел смерти

— Как съездила?

— Хорошо. Только… Гбойега умер.

Стакан с соком, который я пила, выскальзывает из рук и разбивается о пол кухни. Айюла стоит в дверях. Домой она вернулась лишь десять минут назад, а мой мир уже переворачивается вверх дном.

— Он… умер?

— Да. Пищевое отравление, — отвечает Айюла, встряхивая дреды. Она собрала их иначе и украсила кончики бусинами. Теперь при каждом движении бусины соударяются и гремят. На запястьях у нее крупные золотые браслеты. Отравления не в ее стиле, и мне хочется верить, что это совпадение. — Я вызвала полицию. Они сообщили его семье.

Я опускаюсь на корточки, собираю крупные осколки и вспоминаю улыбающуюся жену Гбойеги в инстаграме. Хватит ли ей хладнокровия запросить аутопсию?

— Мы с ним были в номере, и он вдруг начал потеть и хвататься за горло. Потом изо рта у него повалила пена. Зрелище жуткое! — У Айюлы горят глаза: для нее это увлекательная история. Разговаривать с ней не хочется, но она, похоже, твердо решила поделиться подробностями.

— Ты пыталась ему помочь?

Теперь вспоминается, как мы с ней стояли над умирающим отцом и смотрели на него. Нет, Айюла не пыталась помочь Гбойеге. Она стояла и смотрела. Может, она и не отравила его, но потом точно стояла в сторонке, не вмешиваясь в естественный ход событий.

— Да, конечно. Я вызвала неотложку, но они не успели приехать.

Взгляд падает на бриллиантовый гребень у Айюлы в волосах. Поездка ей на пользу: Айюла с головы до ног в дизайнерских вещах и заметно посвежела на дубайском воздухе. На деньги Гбойега явно не скупился.

— Очень жаль. — Напрасно я ищу у себя в душе что-то кроме жалости к этому умершему «семьянину». Если честно, даже с жалостью туго. С Феми я никогда не встречалась, но его гибель подействовала на меня сильнее, чем смерть Гбойеги.

— Да, мне будет его не хватать, — рассеянно говорит Айюла. — Погоди, я кое-что тебе привезла.

Она начинает рыться в сумочке, но тут звонят в дверь. Айюла выжидающе смотрит в сторону прихожей и ухмыляется. Это ведь точно не… Ну, жизнь продолжается. Заходит Тейд, и Айюла бросается ему на шею. Тейд крепко обнимает ее, зарывается лицом ей в волосы.

— Ах ты, шалунья! — восклицает Тейд, и они целуются. Страстно.

Я ретируюсь, не дав Тейду сообразить, что рядом третий лишний. Обмениваться с ним пустыми фразами не хочется. Я запираюсь у себя в комнате, по-турецки сажусь на кровать и смотрю в потолок. Через какое-то время в дверь стучат.

— Мадам, вы спуститесь на ужин? — спрашивает домработница, перекатываясь с носка на пятку.

— Кто сейчас за столом?

— Ваша мама, мадам Айюла и мистер Тейд.

— А кто за мной послал?

— Я сама пришла, мадам.

Никто обо мне, конечно, не вспомнит. Мама с Айюлой наверняка упиваются вниманием Тейда, а Тейд… Какая разница, чем занят он? Я улыбаюсь единственному человеку, которого волнует, останусь я голодной или нет. Из-за ее узкой спины доносятся взрывы смеха.

— Спасибо, но есть мне не хочется.

Домработница закрывает за собой дверь, отгораживая меня от чужого веселья.

По крайней мере, какое-то время Айюла не посягнет на мое личное пространство. Я не упускаю возможности прогуглить Гбойегу и, вполне предсказуемо, нахожу статью о его трагической гибели.

НИГЕРИЕЦ ПОГИБ ВО ВРЕМЯ КОМАНДИРОВКИ В ДУБАЙ