Моя политическая биография - [9]

Потом были выборы.

глава IV. «Мы пойдём другим путём…»

В октябре, ноябре, декабре я агитировал, пахал, напрягался в Твери и на территории Тверской области. Города: Ржев, Старица, Западная Двина, Немидово, шахтёрские посёлки, ЖБК, занесённые снегом корпуса заводов, богом забытые старые города. Группа товарищей во главе с 19-летним студентом ТГУ Рабко выдвинула меня кандидатом в депутаты Государственной Думы по Тверскому избирательному округу. Многое было мне тогда внове. После 20 лет отсутствия я заново узнавал провинциальную Россию. Бедную, невзрачную. Над нею только что, срывая крыши, промчался смерч перестройки и свирепствовал шторм приватизации.

Автомобиль у нас вначале был. Зелёный, ржавый, с молдавскими номерами, конь майора Алексея Шлыкова. Через год этот кусок металлолома прославится тем, что станет возить первые номера «Лимонки» из Твери в Москву. Но в 1993-м конь быстро вышел из строя. В любом случае майор служил в институте ПВО и не мог разъезжать со мной по области, потому избирательный тур мы совершали со студентом Рабко в автобусах и поездах. Всё это было похоже на избирательную кампанию народного выдвиженца, жёлтого журналиста, популиста в какой-нибудь Миннесоте, Соединённые Штаты Америки, конец XIX века. Спали мы плохо и мало. Вставали иногда и в пять часов утра, поскольку надо было поговорить с шахтёрами или рабочими до начала смены, после смены они разбегались. Места действия: полутёмные холодные клубы или красные уголки с облупленным бюстом Ленина, декор оставался советский — лозунги «Слава труду!», присутствующие, включая меня, были в верхней одежде, изо ртов шёл пар. Ещё я посещал консервные заводы и фермы. Девушки из «Агропрома» в белых халатах поверх фуфаек, согнанные строгой директрисой, выглядевшей как садистка-лесбиянка, с удовольствием слушали мои рассказы о загранице, щёлкали в руку семечки. Но голосовать, признались, будут за «аграриев», так велела директор, они свои, крестьяне. «Крестьяне» Аграрной партии на самом деле были высшими чиновниками Министерства сельского хозяйства, бывшими министрами сельского хозяйства республик. Но девушкам велела директриса. Безденежные шахтёры (уголь лежал горами во дворах шахтоуправлений) со злобой, помню, обрушились на меня, когда я предлагал продавать русское оружие арабским странам и всем, кому мы его продавали до распада СССР и кому не продавали. «Блин, как им сумели внушить это паркетное, для богатых, мировоззрение! Самим жрать нечего, уголь их на хрен никому не нужен, а пекутся об аморальности продажи оружия!» — жаловался я Тарасу. «Эдуард, ну чего ты хочешь, они же дремучие!» Тарас моргал, шутил, лежал на койке, одновременно пил пиво, читал газету, двигал ногами, как обезьяна, и был уверен, что мы выиграем выборы. Я был менее уверен, что выиграем, но считал подобный опыт абсолютно необходимым в моей жизни, потому выполнял свой долг, говорил с людьми, вспоминал своё общение с Жириновским, употреблял его ораторские приёмы.

Директора предприятий — разумные страдальцы — знали, откуда гниёт рыба. Директор завода железобетонных конструкций в Западной Двине разъяснил мне, что при тех налогах, которые взимаются государством, его завод обречён на разорение и банкротство и что такими неподъёмными налогами обложены все производители. «С рубля государство получает 98 копеек, а нам оставляет 2 копейки, — утверждал директор. — В то же время спекулянты не ограничены никем и накручивают на свой товар столько, сколько захотят». Я честно бродил по заводам, брал в руки продукцию, вдыхал знакомый по рабочей юности запах, спорил с рабочими, упоминал о своём прошлом сталевара. Тем коллективам, где я побывал, — я нравился. Но работяг собиралось 40, ну 60, ну 100 человек каждый раз. А у меня было 700 тысяч избирателей. Всех я не мог сагитировать, до всех не мог дотопать и доехать на электричке.

Провинциальные города поражали ужасающей бедностью, из них труха сыпалась. В средневековой Старице, городке, который считался старым уже при Иоанне IV, работали еле-еле два каких-то ветхих цеха в снегах. Один якобы выпускал детали для МИГов. Но всё в цеху выглядело так примитивно, как в книжке о тяжёлом положении рабочих в Англии XVIII века, какие-то чуть ли не свечки стояли в кружках, глаза искали паровой котёл! В столовой в Старице подавали вкусные пельмени, и цены были какие-то местно-нереальные, чуть ли не в копейках измерялись. В Западной Двине не оказалось ни одной столовой или парикмахерской. Местные богатеи-бандиты скупили их помещения для каких-то своих целей. А в магазинах отсутствовала еда, да и магазинов мы не нашли. В гостинице, где останавливались дальнобойщики, на столе нашей комнаты выступил иней, и, разумеется, ни о какой горячей воде и спрашивать не приходилось. Но свет не без добрых людей. Нас покормил, пригласив к себе, местный крутой мужик, директор чего-то. Он нажарил отличной домашней свинины и признал, что командированный здесь обречён сдохнуть с голоду. «Время трудное, — сказал он. — Зато лучшее из возможного для начальников».

Самые поганые избиратели жили в областном центре, в городе Твери. Если в провинции на встречи с избирателем приходили все возрасты покорно, то в Твери решительно преобладали старики и старухи — пенсионеры. У этих была своя неразумная железная логика приязни и предубеждения. В тот момент электорат пенсионеров стоял накануне раскола: если в 1991-м они на президентских выборах предпочли Ельцина, то на выборах в Госдуму они готовились разделиться на три колонны: за Ельцина, за Жириновского, за Зюганова. Неважно, что Ельцин не должен был принимать участия в выборах. Они стояли в фойе кинотеатра, когда я проходил в зал, и гундосили: «за Ельцина… за Жириновского…». Когда они стянулись в зал, на встречу со мной, то стали задавать мне вопросы, пытаясь сориентировать и пометить меня в их чёрно-бело-красном мире: «Вы за Ельцина или за Жириновского?» Я объяснил им, что я независимый кандидат, и объяснил свою позицию. И это была ошибка, которую я осознал поздно, уже к концу избирательной кампании. Надо было отвечать «за Жириновского», и они бы голосовали за меня. Я проводил среди них исследовательскую работу. У хозяйки квартиры, которую мы сняли в Твери, я попытался выяснить, почему она «за Жириновского». Однако натолкнулся на полное неумение этой женщины объяснить внятно почему: получалось, что Ельцин обманул её с пенсией. Вероятно, она имела в виду удар по всему народу гайдаровской шоковой терапии. Я понял из общения с гражданами-пенсионерами, что они живут и действуют по силуэту: нюансы им недоступны, так люди с близорукостью или дальнозоркостью, словом, с дефектом зрения, видят только общий силуэт. Никаких нюансов. Ещё тогда, восемь лет назад, я понял, что, увы, именно эта, ориентирующаяся по силуэту, группа населения выбирает нам режим, главу государства и состав Госдумы. Полуслепые, именно они ведут общество.