Моя песня бредёт по свету... - [8]

Так велось от начала земли,

Птица ищет гнездо, рыба — тихое дно,

И свободных морей — корабли.

Над морями созвездия не сочтены,

Облака над волной расцвели,

И под знойным торнадо,

         под нордом ночным

К горизонтам летят корабли.

Слабый ищет покой,

      сильный — жизни большой,

Солнце — волн в золотом янтаре,

Парус — ветер прямой, сердце —

         зыби шальной,

Корабли — свободных морей.

1937

«В час, когда над синим морем…»

В час, когда над синим морем

Выдувает ветер зори

И туман бежит, клубится от земли,

Корабли уходят в море!

Погляди — уходят в море корабли!

Над зелеными волнами

Чайки машут вслед крылами

И глядят, как парус плещется вдали.

Корабли уходят в море

Под цветными парусами,

Корабли уходят в море, корабли!

Принимая гордый вызов,

Волны пеной брызжут снизу,

И по синим гребням дали пролегли.

Корабли уходят в море,

      корабли уходят в море,

Погляди — уходят в море корабли!

В час, когда над синим морем

Выдувает ветер зори

И туман бежит, клубится от земли,

Корабли уходят в море,

Корабли уходят в море! Корабли!

1936

Белые стихи

Теряет синий свет окно,

И день до горизонта канул,

Но я клянусь — мы не вином,

Мы солнцем налили стаканы!

И я поднимаю стакан. Я пью,

Я пью за удачу тех,

Кто гонит против пурги собак,

Устав как собака сам.

Здоровье команд ледокольных, что

Крушат угловатые льды,

Здоровье белых медведей на льдах

И тех, кто их убьет.

За самые северные моря,

В которых идут корабли,

За самые серые глаза,

Которых со мною нет…

Я пью! И вдруг стакан пролит,

И поджигает край земли,

Пожаром ночь залив.

Пускай огонь, не синева,

Но все равно, неси, Нева,

Неси меня в залив.

На парусах срывая злобу

И шторму гаркая: «Не сметь!» —

Вперед, чтоб землю знать, как глобус,

И ей, как глобусом, вертеть…

Ночной огонь до боли ярок,

Пускай от шторма соль из глаз,

Но смерчем закипает ярость,

Которую любовь зажгла.

И вдребезги разбит грозой

Неуловимый горизонт,

И бесится компас.

Удар в корму, волна на ют,

И топсель в клочья, волны бьют,

И ночь летит на нас.

Ломая судно наугад,

В снастях свистит пурга,

В морозе вспыхивают блики —

За радость боя все отдашь!

Хозяева земли великой —

Бери пургу на абордаж!

Теряют стекла ночь…

На кой мне

Такой чахоточный рассвет?

Дома незыблемо спокойны,

В самодовольной тишине.

Под взглядом их сжимаюсь весь я,

И хочется бежать скорей,

Зачем им солнце и созвездья,

Когда есть столько фонарей?

Опомнись, слушай: ты на суше.

Они смеются… Надо суше.

Но я клянусь — сюда в окно

Стучится веер с океана.

Но я клянусь — мы не вином,

Мы солнцем налили стаканы.

1939

«Что было! Годы, города…»

Что было! Годы, города,

Вагон качался на ходу,

Сначала думал — ерунда,

Ведь я ее всегда найду.

Потом в горах огни, огни,

Под ветром осыпались дни,

Летели поезда,

И загоралася для них

Зеленая звезда.

Туда, туда, где ветер свеж,

Где облака горят,

Где заревом больших надежд

В ночи встают моря.

Шальной апрель вагон качал,

Взлетали тополя,

И было видно по ночам,

Как вертится земля.

Дорога то к окну прильнет,

То прянет к кромке гор.

На полустанках зной и мед,

Гортанный разговор.

И все назад — скорей, скорей!

Но я не унывал.

Дымился рано на заре

Сурамский перевал.

И близко так — хоть лед лизни —

Вставали горы в лоб,

И тучи долго через них

Переползали тяжело.

В горах огни, огни, огни,

И вот уже светло.

Тигрино выгнулись хребты

В лесах до синевы.

Я сразу с солнцем стал на ты,

А с книгами на Вы.

Что выше счастья быстроты?

Мелькнет старинный монастырь,

Черешни и базар,

Аулы, яблоки, мосты —

Назад, назад, назад.

Их тоже обуяла блажь,

И их сводил с ума

Тот ветер, пьяный, как алкаш,

И терпкий, как хурма.

Сквозь горы распахнулась синь,

Пахнуло солью и смолой,

Гудок взревел: «Не спи!»

Три солнца сквозь туннель, в просвет,

Рывок — и тьма назад,

И сразу нестерпимый свет

Ударил мне в глаза.

В тот год, когда, теряясь в днях,

Весь мир от стужи костенел,

Я в первый раз, глаза подняв,

Увидел море на стене.

Был воздух синь перед грозой,

И мачты в Эльмовых огнях,

Во весь огромный горизонт

Волна катилась на меня.

Вот захлестнет! Но белый блик

Взнесла бурунов полоса —

То в резком ветре корабли

Вперед стремили паруса.

Я был смышлен не по летам,

Морщинки сдвинулись на лбу,

И я сказал: «Я буду там!» —

Так я решил свою судьбу.

Так вот оно! От самых ног

До самых дальних облаков

Оно лежит передо мной…

И на береговой песок

Удар. И снова взрыв.

Открой глаза и рот — дыши!

И душу настежь — на!

Уже захлестывала ширь

И била в грудь волна.

Прибой все ближе. Унесет.

В волне заря горит,

А счастье к горлу, выше все,

Вот захлестнет, смотри!

Так я стоял, волной облит,

Под этот звон и гул,

Вдали увидел корабли

И руки протянул.

Да нет, не вышло…

(дата неизв.)

«Когда, устав от многословья…»

Когда, устав от многословья

И самого себя презрев,

Прильну щекою к изголовью —

Закрыть глаза, чтобы прозреть,

И увидать тебя и плакать,

Кричать, как трудно нам двоим,

Кусая локти, в темень, в слякоть

Бежать за поездом твоим.

Хоть рано ночи надвигаться,

Но все равно темно — зима,

Пора закрыться навигации,

И солнца негде занимать.

И от речений дальновидца,

От грозных фраз и мутных тем

Мне захотелось удавиться,

К тому ж зима. Такая темь,

Карман прокуренный без гроша,

Огни в подсиненных очках,

В порту унылая пороша

И три бича у кабачка.

Там пьяный врет, что твой Качалов,

Прожектор шарит до утра,