Моя первая любовь - [94]

Комары все испортили. А еще — чувство вины, что любовь, романти́к и драматизм были отринуты в угоду сиюминутным развлечениям. Захотелось домой. Или хотя бы обратно на вокзал к первой утренней электричке. Немедленно захотелось.

Мы лежали на пледе, макушка к макушке, смотрели на звездное небо. Я страдала, он просто молчал. А потом сказал:

— Ладно, пошли!

— Куда?

— На вокзал.

И мы пошли, оставляя позади себя затухающие костры и тихий гомон уставших от пампасов однокурсников, к огням большого, никогда не засыпающего города. Он посадил меня на первую электричку, махнул прощально рукой и ушел.

А любовь, романти́к и драматизм как-то не задались. Финальная студенческая вечеринка очаровала не только меня. Тот, к кому я так рвалась, не приехал — не смог, потому что «чертовски много дел». Чертовски много дел — это аргумент, с ним даже можно попытаться смириться. Особенно если тебе кажется, что потом восторжествует та самая большая и светлая любовь, о которой пишут в книжках.

Я мирилась еще два года. И даже начала привыкать, что большая и светлая любовь всегда далеко, что ждать ее нужно как высочайшей милости. А эгоист всегда был рядом. Друг, боевой товарищ, с которым хоть на лекции, хоть на студенческую вечеринку, хоть на войну. Наверняка у него тоже случались собственные драмы, но в силу характера он о них не рассказывал. Во всяком случае, не мне.

А я привыкла, что рядом всегда есть человек, которому можно довериться, который решит твои неразрешимые проблемы и не будет ждать благодарности, с которым можно просто поговорить.

Проблема случилась на пятом курсе. Мое общежитие было особенным, в студенческих кругах его называли монастырем. Не без оснований, скажу я вам, называли. Оно было образцово-показательным и суперкомфортным во всех отношениях, кроме одного. Парней в его стены не пускали ни по паспортам, ни по студенческим, ни днем, ни — боже упаси! — ночью. Порог его переступал лишь один-единственный мужчина, да и тот был комендантом. Хотя злая молва утверждала, что комендантом он стал уже на излете своей карьеры, а до этого всю жизнь проработал в тюрьме. Судя по казарменным порядкам, которые он установил, молва не врала. И вот мое особенное образцово-показательное общежитие неожиданно закрылось на капремонт, и первого сентября я оказалась на улице.

— Это не проблема, — сказал эгоист, — собирай вещи, ты переезжаешь.

— Куда?

— Ко мне.

Его общага, та самая, популярная и разухабистая, казалась мне рассадником порока, но выбора не оставалось.

С комендантом он как-то договорился, мне выделили временно пустующую комнату, но пообещали соседку. Помню свой первый день на новом месте. Я сидела на скрипучей кровати, смотрела на отклеивающиеся обои и старалась не разреветься. Новые места и новые впечатления — это не мое, я люблю стабильность и предсказуемость, пусть бы даже и в «монастыре». По крайней мере, тогда любила.

Прежде чем войти, он постучался, сел рядом, посмотрел удивленно. К тому времени мне казалось, что жизнь моя катится в тартарары, а он никак не мог понять, как такие мелочи могут вышибить из седла. Он меня даже и не успокаивал, просто ушел, а вернулся с большой тарелкой спагетти с сыром.

— Давай есть.

Это были очень вкусные и очень особенные спагетти, они заглушили душевные терзания и примирили меня с суровой действительностью. Впрочем, действительность оказалась не такой уж и суровой. Как выяснилось, и на Марсе есть жизнь, а рассадник порока не такой уж и рассадник.

Учебный год пролетел незаметно. Надо сказать, это был один из лучших годов в моей студенческой жизни, но осознала я это, лишь когда пришло время разъезжаться по домам. Подумалось вдруг, что на несколько месяцев я останусь одна. То есть совершенно одна, без него.

— А приезжай ко мне в гости! — сказала я тоном одновременно независимым и алчущим. И посмотрела дерзко.

— Хорошо. Когда приехать?

В этом был весь он — без лишних разговоров, без антимоний и драматических вывертов.

Мне хотелось сказать «завтра», но я сказала «через неделю».

Через неделю я стояла на перроне и ждала электричку. Электричка приехала, а он нет… И вот тогда-то я впервые поняла, что такое настоящая любовь, романти́к и драматизм. Как-то в одночасье все поняла — и про себя, и про него.

Всю дорогу с вокзала я боролась со слезами, убеждала себя не расстраиваться и не волноваться. Мне ведь нужно было лишь дойти до телефона и позвонить, тоном выверенно обиженным и выверенно равнодушным поинтересоваться, чего это он не явился.

До телефона я не дошла. Меня перехватили на подступах к дому, обняли сзади за плечи, сказали запыхавшимся голосом:

— Еле тебя догнал. Меня тут на машине подвезли, не успел предупредить.

Хорошо, что к тому времени я уже все про нас поняла, целовать его было не так страшно.

Мы поженились в феврале. Свадьбу гуляли в той самой разухабистой общаге. Свадьба получилась по-студенчески веселая, а семейная жизнь, за ней последовавшая, самой правильной и самой счастливой.

…Большой город встречал нас как блудных, но все еще любимых детей. Красные ковровые дорожки не раскатывал, но приветственно подмигивал светофорами, разгонял вечерний сумрак оранжевым светом фонарей, словно старые семейные фотографии, подсовывал знакомые здания, хвалился обновленными скверами.