Моя незнакомка - [3]

Наутро с картой в руках я отправился на маленьком пароходике рассматривать чудеса. Это утро было счастливым, потому что было исполнено новизны, а глаза ещё не устали от впечатлений. Ветерок, овевавший прохладой улицы и каналы, как бы оттенял необыкновенность того, что меня окружало. Это были холодные зелёные здания на фоне алеющего свода, белые кружева карнизов, запах плесени, идущий из полумрака домов, аромат духов, источаемый женщинами, липкий запах жареной рыбы и густой горьковатый аромат кофе, глухой плеск воды, бьющейся о пожелтевший мрамор дворцов, неслышное порхание голубей над площадью Сан-Марко, протяжные крики гондольеров и печальный мотив, извлекаемый нищим из клавишей аккордеона. И было так приятно и так непривычно слышать повсюду звонкую и напевную итальянскую речь, которую я столько лет изучал и всё же впервые воспринимал в таких огромных «дозах».

Я проездил так весь день. Из лодки в лодку, с площади на площадь, через арки и коридоры, по лестницам, подземельям и залам с обнажёнными богинями и фресками, с которых смотрели неспокойные призрачные лица. Я ходил до тех пор, пока не стемнело и пока не почувствовал нестерпимую боль в ногах. Потом вернулся в отель, вытащил список и зачеркнул Палаццо Дукале. Это было всё, что я увидел, остальное не предусматривалось планом.

На следующий день я осмотрел Галерею дель Арте. На третий избавился от базилики Сан-Марко. Я говорю «избавился», потому что эти экскурсии, на которые уходило всё моё время, начали надоедать мне. Правда, я продолжал останавливаться перед каждой стенной росписью и рассматривать каждый предмет, читал объяснения в путеводителе, но голова уже отказывалась воспринимать увиденное, и в ней вертелись разные еретические мысли.

«Мозаика… — думал я, подняв глаза к потолку. — Прекрасная мозаика. И прекрасно сохранилась. Только что из этого? Люди могут прожить и без мозаики.»

Это была нелепость, но в тот момент она казалась мне истиной. Я пресытился. Пресытился мозаикой и фресками, скульптурами, бронзой и мрамором, сводами и колоннами. Потому что красота собрана здесь в невероятных количествах и потому что глупо считать, что можно за три дня вобрать в себя то, что титаны создавали веками.

Пароходик обогнул остров Сан-Джорджо. Двигатель, увеличив число оборотов, заработал легко и размеренно. Перед нами, до самой полосы Лидо, простиралась сине-зелёная гладь, на которой несколько моторных лодок, уже скрывшихся за горизонтом, прочертили длинные светлые борозды.

Ветер усилился, стало прохладнее. Я чувствовал себя чудесно в тени каюты, или, вернее, чувствовал бы себя так, если бы меня не донимала мысль, что я пренебрёг двумя церквями и одним дворцом.

«Не беспокойся, — утешал я себя. — Уплотнишь немного программу и наверстаешь упущенное. Какая польза осматривать достопримечательности, когда ты переутомлён. Всё равно ничего не запомнишь».

Я повернулся спиной к городу так резко, что задел локтем сидящую рядом со мной женщину. Она была так увлечена чтением, что даже не подняла головы, когда я приносил извинения.

«Ишь как важничает», — подумал я, мельком взглянув на неё. Важничала женщина или нет, но она читала себе, не интересуясь окружающими. У неё было красивое лицо, но не той здешней яркой красотой, которая сразу привлекает взгляд. Я рассматривал это лицо сначала просто так, от нечего делать. Потом признал, что оно и в самом деле красиво. И, наконец, с раздражением заметил, что не могу отвести от него взгляда.

Незнакомка была совсем молода, я бы назвал её девушкой, если бы в том, как она держалась, не сквозило нечто зрелое и серьёзное, что не присуще девушкам. У неё была стройная фигура, плотно охваченная дорогим платьем с бледно-розовой вышивкой. В одной руке, украшенной перстнем с большим аметистом, она держала раскрытый журнал, а в другой — белую сумку с бамбуковой ручкой.

«Богатая, — сказал я себе, — оттого и пыжится. Кроме того считает себя писаной красавицей. Воображает, что все на неё только и смотрят».

Я не очень разговорчив, но молчаливые люди тоже ворчат, только про себя.

Женщина читала кинороман, и это ещё больше восстановило меня против неё.

Наконец она кончила читать, закрыла журнал, засунула его в сумку и подняла глаза. Карие глаза, тёплые и серьёзные, которые не стреляют направо и налево, не спрашивают: «Как ты меня находишь?». Эти глаза немного сощурились от блеска моря, безразлично скользнули по моему лицу и остановились на пенистой борозде, тянущейся за пароходиком.

— Хорошая погода… — сказал я неожиданно для самого себя. Женщина ничего не ответила.

— Только вот слишком жарко, не правда ли?

На этот раз незнакомка медленно повернулась ко мне спиной.

— Существуют люди, с которыми трудно разговаривать, — проворчал у меня над ухом маленький старичок. — Они считают себя выше остальных смертных…

Старичок смотрел на меня своими маленькими влажными глазками и сочувственно улыбался.

И мы заговорили о погоде.

Пароходик подходил к Лидо. Он описал плавную другу и направился к пристани. Пассажиры столпились возле выхода.

Сидящая рядом со мной женщина повернулась лицом к берегу, но осталась на своём месте. Я снова взглянул на неё. В сущности, я не сводил с неё глаз всё время, пока старичок говорил о жаре и дождях, но видел только смуглые плечи, золотистые волосики на шее и густые каштановые волосы, поднятые в высокую причёску. Теперь я снова мог рассматривать её лицо, которое раскрывало свою красоту постепенно, по чёрточке, пока не почувствуешь, что уже не можешь отвести от него взгляда.