Моя мать живёт в Манвилле - [3]
— Ты виделся с ней, Джерри... за последнее время?
— Я вижусь с ней каждое лето. Она посылает за мной.
Мне хотелось кричать.
— Почему же ты не с ней? Как она может тебя отпускать?
— Она приезжает сюда из Манвилла, когда только может, — ответил он. — Сейчас она без работы.
Его лицо сияло в отблесках пламени.
— Она хотела подарить мне щенка, да нам здесь щенят держать не велят. Помните, какой костюм был на мне в то воскресенье? — В его словах звучала откровенная гордость. — Это она прислала мне на рождество.
А в позапрошлое рождество... — он протяжно вздохнул, смакуя воспоминание, — она прислала мне коньки.
— Роликовые?
Я напрягала воображение, пытаясь представить себе эту женщину, понять ее. Стало быть, она не совсем бросила, забыла его. Но почему же тогда... — думалось мне. «Нет, я не вправе ее осуждать, ведь я ничего о ней не знаю».
— Роликовые. Я и другим мальчикам даю кататься. Они всегда просят. Но они обращаются с ними бережно.
Что еще, кроме бедности, вынудило ее...
— Я возьму доллар, который вы дали мне за то, что я заботился о Пэте, и куплю ей перчатки, — сказал он.
— Очень хорошо, — только и могла сказать я. Ты знаешь ее размер?
— Вроде бы восемь с половиной.
Он посмотрел на мои руки.
— У вас восемь с половиной?
— Нет. У меня меньший — шестой.
— А! Ну тогда, наверное, ее руки больше, чем ваши.
Я ненавидела ее. Бедность бедностью, но ведь не
только хлебом живет человек; душа может изголодаться и умереть не менее быстро, чем тело. На свой заработанный доллар он хотел купить перчатки для ее больших глупых рук, а она жила в Манвилле и довольствовалась тем, что посылала ему коньки.
— Она любит белые перчатки, — сказал он. — Как по-вашему, хватит на них доллара?
— Думаю, что да.
Я решила, что не уеду отсюда, не повидав ее и не выяснив, отчего она это сделала.
Уму человеческому свойственно разбрасываться с легкостью чертополоха, пускающего по ветру свой пух. Моя работа подходила к концу. Она меня не удовлетворяла, и мои замыслы устремились к другому. Для этого мне понадобится собирать материал в Мексике.
Я распорядилась закрыть свой дом во Флориде, чтобы ехать в Мексику немедленно и писать там, если будет возможность. Потом вместе с братом на Аляску. А там одному богу известно, что и где.
Я так и не удосужилась съездить в Манвилл повидаться с матерью Джерри и даже не поговорила о ней с воспитателями приюта. За работой и новыми планами я стала уделять мальчику чуть меньше внимания. И после первой вспышки ненависти к ней — больше мы о ней не заговаривали — сознание, что у него есть мать, какая-никакая, а мать, и живет она неподалеку, в Манвилле, утишило мою боль за него. Их ненормальные отношения кажутся ему вполне естественными. Он не чувствует себя одиноким. Стало быть, не моя все это забота.
Он приходил каждый день, колол дрова, оказывал мне мелкие услуги и оставался поговорить. Дни стали холодными, и я часто впускала его в хижину. Он ложился на пол перед огнем, обхватывал рукой шею собаки, и оба дремали, спокойно дожидаясь, пока я кончу работать. Но бывало и так, что они вне себя от восторга бегали по зарослям лавра, и так как астры уже отцвели, он приносил мне багряные листья клена и дивные, сплошь облитые золотом ветки каштана. Я была готова к отъезду.
— Ты был мне добрым другом, Джерри, — сказала я ему. — Я буду скучать и вспоминать о тебе. И Пэт тоже будет скучать. Завтра я уезжаю.
Он не ответил. Когда он уходил, над горами, помнится, висел молодой месяц, и я смотрела, как Джерри в молчании поднимается на холм. Я ждала его на следующий день, он не пришел. Сборы в дорогу: укладывание вещей, загрузка автомобиля, устройство ложа для собаки на сиденье — отняли у меня чуть ли не весь день. Я закрыла хижину и пустила мотор — солнце уже клонилось к западу, а выбраться из гор надо было еще до сумерек. Остановившись у приюта, я передала мисс Кларк ключи от хижины и деньги в оплату счета за освещение.
— Да, вот что: не вызовете ли вы Джерри, я хочу с ним проститься.
— Я не знаю, где он, — ответила она. — Похоже, он захворал, отказался сегодня от обеда. Кто-то из мальчиков видел, как он шел через холм в заросли лавра. А ведь к вечеру он должен был растопить котел. Это на него непохоже. Обычно на него всегда можно положиться.
Я вздохнула чуть ли не с облегчением: я уж никогда больше не увижу его, и мне легче уехать, не попрощавшись с ним.
— Я хотела поговорить с вами о его матери, — сказала я. — О том, почему он здесь... Но я просто не думала, что буду так торопиться. И повидаться с ней тоже не успею. Вот вам деньги: купите ему что-нибудь к рождеству и ко дню рождения. Это лучше, чем если я сама буду посылать ему подарки. Ведь я легко могу прислать то, что у него уже есть, — ну, скажем, коньки.
Она непонимающе моргала на меня своими честными стародевичьими глазами.
— Коньки-то, вообще говоря, у нас особенно ни к чему.
Ее глупость вывела меня из себя.
— Иными словами, — продолжала я, — мне не хотелось бы посылать ему те же вещи, что и его мать. Я легко могла бы выбрать коньки, если б не знала, что он уже получил их от матери.
Она смотрела на меня в недоумении.
Повесть известной американской писательницы о детстве мальчика-подростка, живущего с родителями в глуши флоридских лесов в 70-х годах XIX века.В повести рассказывается о жизни американских фермеров, о настоящей мужской дружбе отца с сыном и о нежной, трогательной любви двух сверстников: мальчика и оленёнка.Деревья и травы Флориды, злые ливни и засухи, медведи, опоссумы, волки и даже гремучие змеи тоже действующие лица этой волнующей и правдивой повести.Именно за правдивость и поэзию её высоко оценил в своё время Эрнест Хемингуэй, и повесть эта получила в США премию имени Пулитцера.Повесть была написана в 1931 году и с тех пор, переведённая на другие языки, стала одной из любимых книг у юных читателей разных стран мира.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.