Моя малая родина - [29]

Письмо той женщине из Краснодара послала Академия, в которой после её окончания М.И. Балясников был оставлен служить начальником курса. В письме женщину благодарили за всё, что она сделала для жены их офицера. Имя той женщины со временем забылось. Помогло ли письмо обрести ей доброе имя, неизвестно.

7. Уроки высшей школы победителей

Зима-весна 1946 года. Полгода как закончилась Великая Отечественная война. На охраняемую территорию Краснознамённой военно-воздушной академии (КВВА) можно пройти только по пропускам. В гарнизоне пустынно. Первозданной белизной сверкает снег. Сугробно, но дороги и тротуары тщательно расчищены. В Монино наша семья приехала в декабре 1945 года. В четырёхкомнатной квартире нам выделили две смежные комнаты. Квартиру заселяли первыми. Когда вошли, в полутемном коридоре натолкнулись на большой сундук, в нём лежали несколько поленьев и всякий хлам. В ванной, где сохранились ещё приятный запах чьих-то довоенных духов, тоже были дрова и несколько оловянных солдатиков. Пол покрыт толстым линолеумом. На кухне кирпичная печь. В комнатах казённая мебель: буфет с двумя стеклянными верхними створками, круглый обеденный стол, четыре стула, три металлические кровати с матрацами и тумбочки. Кроме чемоданов у нас ничего не было. В течение недели в квартире было всё тщательно вымыто. Чувство, что война наконец-то для нашей семьи закончилась, пришло, когда на окнах висели новые занавески, а над столом, за которым собралась семья ужинать, засветился купленный большой оранжевый абажур с кисточками. Все были вместе, начиналась мирная жизнь. Постепенно прибывают семьи начальников, командиров, преподавателей и служащих академии и все девять домов гарнизона плотно заселяются.

После окончания в ноябре 1945 г. академии отец продолжил служить в ней начальником курса. Вспоминается случай. В тот день отец пришёл с работы поздно вечером, уставшим. Он закончил первый послевоенный приём слушателей на свой курс. Мама спросила: «Ну как, зачислил?» «Да», – коротко ответил отец. Мама сразу стала накрывать стол к ужину. Отец ел вяло, был задумчив, молчал. «Что-то случилось?» – спросила мама. «Да, боюсь, мне влетит! Зачислил одного майора, который на всех вступительных экзаменах получил двойки», – и как бы оправдывая себя, продолжил: «Я не мог его не зачислить, у него вся грудь в орденах!»

В то время довелось видеть известных лётчиков, героев и генералов, недавно вернувшихся с войны. Запомнились начальники академии тех лет: генерал-лейтенант С.А. Пестов, маршал авиации Ф.Я. Фалалеев, Герой Советского Союза маршал авиации С.А. Красовский. Они жили в гарнизоне. По Академической улице ходил на работу высокий, стройный, всегда подтянутый генерал – Герой Советского Союза профессор А.В. Беляков, участник вместе с В.П. Чкаловым и Г.Ф. Байдуковым перелёта из Москвы через Северный полюс в Америку. Легендарный генерал двух армий, царской и Красной, А.А. Самойло был особенно требовательным к внешнему виду слушателей академии. Восхищёнными глазами смотрели мы на своих отцов, когда они надевали парадные мундиры с офицерскими кортиками, висевшими на золотистых ремешках сбоку. А на груди благородным металлом блестели ещё, не успев потускнеть от времени, боевые награды: ордена Красного Знамени, Отечественной войны, Красной Звезды, Александра Невского, медали: «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией». А также медали, отражавшие славный героический путь бойцов и командиров Красной армии: за оборону Москвы, Кавказа, Сталинграда, Советского Заполярья, за освобождение Варшавы и Праги, за взятие Кенигсберга, Вены, Берлина и другие. Быть патриотами, культивировать в себе дух победителя – главный урок наших родителей. Этим было пропитано тогда всё в гарнизоне.

Справа от шоссе, ведущего от северных ворот к академической проходной, находилась комендатура. За ней, в редком сосновом лесу, на поляне стоял большой барак. В нём за колючей проволокой содержали пленных. Они ходили в своей военной форме. Сюда мы бегали смотреть на настоящих немцев. Они строили главный корпус академии и офицерскую столовую. Когда их водили лесом на работу и обратно в барак, то мы обычно им кричали «фрицы» или «гансы». Изредка, когда уже было темно, кто-нибудь из пленных стучался к нам в квартиру и предлагал вязанку из 10 аккуратных поленьев длиной 35 см и просил картошки. Мама, молча, брала дрова и давала с десяток варёных картофелин пленному. Обмен происходил с взаимной благодарностью. Так было и в других семьях. Проявлений ненависти или злобы к пленным с нашей стороны не было. Милосердие к побеждённым было уроком школы победителей, который дали нам родители.

Тогда движения автомашин в гарнизоне почти не было. Зимой на дороге, расчищенной от снега, мы катались на коньках. «Снегурочки», «ласточки», «спотыкачи», «гаги» привязывали верёвками к валенкам. Иногда по этой дороге на лошади, запряжённой в сани-розвальни, ездил контуженый немец. Мы просили его прокатить. Но он, высокий в своей шинели, сидел, сгорбившись, не слыша и не замечая ничего вокруг, отрешённо смотрел перед собой. Однажды осмелев, мы всей гурьбой сели сзади на край саней, полагая, что он нас не заметил. Сначала лошадь шла размеренным шагом, потом сани поехали быстрей, потом ещё быстрей. И вдруг, когда мы были в полном восторге, немец обернулся и стеганул нас кнутом. Мы горохом рассыпались по дороге. Кнут никого не задел, а радости, что нам удалось прокатиться, не было предела. Потом такое катание стало нашей забавой, при этом кнут немца всегда попадал по саням.