Моя любовь когда-нибудь очнется - [2]
– То, что надо, – сказала Мэгги.
Кроватку мы поставили в углу детской, а после обеда поехали в Чарльстон – в так называемый оптовый детский супермаркет. Лично я никогда в жизни не видел столько детских вещей в одном месте. А если говорить откровенно, то до этой поездки я понятия не имел, что половина из них вообще существует. Когда мы вошли в автоматические стеклянные двери, записанный на пленку голос над нашими головами произнес: «Добро пожаловать в «Детский мир»! Если у нас чего-то нет, значит, вашему ребенку это не нужно!» Прослушав это сообщение, я начал смутно подозревать, какие неприятности меня ожидают, но было уже поздно. Мэгги схватила сразу две тележки, толкнула одну из них мне и, состроив свою самую свирепую «охотничью» гримасу, скомандовала:
– Ну, вперед!
Не успели мы добраться до конца первого прохода, а моя тележка была уже полнехонька. Мы скупали памперсы, салфетки, пустышки, шнуры и цепочки для пустышек, подставки для бутылочек, бутылочки для бутылочек, чтобы они медленней остывали, масло от сыпи, крем от сыпи, присыпку от сыпи, погремушки, одеяла, пеленки, автокресло, столик для переодевания, пластиковые контейнеры, чтобы хранить в них все, что мы купили, «кенгурушку», крем и присыпку специально для «кенгурушки», пинетки, фланелевые чепчики для тепла и маленькие книжки-раскладушки с забавными картинками. Вскоре я бросил подсчитывать в уме предстоящие расходы и только кивал, повторяя: «Да, мэм, конечно, мэм!» – каждый раз, когда Мэгги указывала на очередной загадочный предмет, который имел для нее (но не для меня) огромное значение. Она могла сотню раз повторить: «Ты только посмотри на это!» и «Правда же, он миленький?». Я смотрел, но ничего «миленького» не видел, хотя и допускал, что жена разбирается в детских вещах намного лучше меня.
Когда мы добрались наконец до касс, наши тележки было уже невозможно разглядеть под грудами пакетов, кульков и коробок.
Но именно возле касс какой-то гений розничной торговли разместил самых больших и дорогих плюшевых медведей. Не заметить их было просто невозможно. Мэгги заметила. Поправив свой мешковатый рабочий комбинезон, она несколько раз моргнула большими карими глазищами и произнесла глубоким, соблазнительным шепотом:
– Ди́лан, я знаю – этого медведя зовут Гекльберри!
Я рассмеялся в ответ. Что мне еще оставалось?
Укладывая покупки в кузов нашего грузовичка, я невольно вздохнул с облегчением, полагая, что на этом наши траты закончились, но это было не так. Мы все еще оставались на стоянке, а совсем рядом с «Детским миром» расположился магазин одежды для будущих мам, мимо которого Мэгги пройти просто не могла. Одержимая покупательской лихорадкой, она еще в течение часа наносила нашему семейному бюджету удар за ударом, а я только подставлял руки, когда Мэгги снимала с вешалки очередную обновку. Только когда из-за кипы платьев и комбинезонов, которые я держал перед собой, я уже не видел, куда иду, она направилась к примерочной. Там, впервые на моей памяти, дежурная продавщица велела мне пройти внутрь вместе с женой. Мэгги закрыла дверцу, задвинула щеколду и одним движением рук собрала волосы на макушке в колышущийся «конский хвост».
В течение следующего часа моя жена примеряла обновки, а я охал и ахал на все лады. Единственным источником света в примерочной была утопленная в потолок сороковаттная лампочка, но каждый раз, когда Мэгги поворачивалась ко мне спиной и, приподняв «конский хвост», просила расстегнуть ей «молнию», лучи света обливали ее высокую (пять футов и восемь дюймов), ладную фигуру серебристым сиянием, похожим на волшебный порошок феи Динь-Динь, который блестел и в ее светлых, вьющихся волосах, и на покрытой легчайшим пушком шее, и на мокрой от испарины верхней губе, и на прямых, загорелых плечах, и в ложбинке между лопатками, и на стройных бедрах, и на тонких, сухих, как у газели, ногах и крепких икрах.
Господи, как же я ее любил!!!
Шорты, брюки, платья, сарафаны, лифчики для беременных, лифчики для кормящих, поддерживающие пояса, нижнее белье для шести месяцев, белье для девяти месяцев, толстовки, кофты, жакеты – им не видно было конца. Примеряя очередную вещь, Мэгги засовывала под пояс специальную «восьмифунтовую» подушку и, положив руки на бедра и привстав на цыпочки, оглядывала себя в зеркале.
– Как ты думаешь, я выгляжу не слишком толстой?
– Господи, Мэг, да ни один мужчина в здравом уме не ответит на этот вопрос утвердительно!
– Дилан, не увиливай! – Она направила на меня указательный палец. – Я хочу знать твое мнение!
– Мое мнение: ты прекрасна!
– Если ты врешь, – заявила она, вздергивая подбородок и высоко поднимая брови, – то будешь сегодня спать на диване!
– Как вам будет угодно, мэм.
Когда Мэгги выходила из примерочной, она была окружена сиянием, которое источает абсолютное большинство беременных женщин. Похоже, моя жена чувствовала себя полностью готовой к предстоящим родам, и я нисколько не жалел тех трехсот семидесяти семи долларов, которые мы потратили.
Следующие несколько месяцев были наполнены для нас обоих светом и яркими красками, словно Бог поместил нас внутрь своей семицветной радуги. Хло́пок, бобы, кукуруза, горох и дыни превращали землю в пестрое лоскутное одеяло, окаймленное зелеными плетями пуэрарии, пышно разросшейся вдоль обочин старого каролинского шоссе. Древние дубы – узловатые, раскидистые, кишащие красными жуками и насквозь пропитанные историей, – чуть покачивали кронами над свежевспаханной землей. Наивные, немного безрассудные, мы с оптимизмом глядели в будущее и улыбались друг другу, когда Мэгги брала мою руку в свою и клала себе на живот.
