Моя игра - хоккей - [9]

Я был еще новичком в команде Сент-Катаринса, когда Руди Пайлос начал распекать меня за то, что я не пасовал шайбу партнерам. Насмехались надо мной за это и болельщики. «Эй, Халл! Что ты прицепился к шайбе?» – начинали они выкрикивать, как только я появлялся на льду. Это меня огорчало, и больше всего огорчало, конечно, то, что я не мог заслужить похвалы Пайлоса. Я никак не мог сообразить, что же все-таки нужно: упражнение в передаче шайбы или игра на выигрыш. Играл я точно так же, как в командах юниоров группы «Б» и в детском хоккее. И меня брала досада, что мне не удается доставить удовольствие тем, кого мне больше всего хотелось бы порадовать: болельщикам и тренеру.

Свой первый гол как юниор группы «А» я забил лишь в шестой игре сезона, когда мы играли в Монреале с местной командой. Всего за сезон я забил одиннадцать шайб.

Начался новый игровой сезон, и Руди Пайлос как-то вечером сказал мне, что переводит меня из центра на край. «Не дело центрального нападающего все время водить шайбу, – сказал сн мне. – Задача центра – питать шайбами своих партнеров на краях. Говори тебе, не говори – все равно ты никому не отдаешь шайбу, так что иди на левый край и води там шайбу себе на здоровье, глядишь – и команде польза будет».

Я не должен был спорить с Руди Пайлосом, но не сдержался, хотя знаю, что по существу был не прав. Кстати, я по-прежнему осуждаю резкость в его тренерской работе, несмотря на то что мы с ним друзья.

Стычка с Пайлосом меня, естественно, беспокоила и не замедлила сказаться на моей игре. Я это чувствовал, видел это и тренер. В конце концов, дела у меня пошли так плохо, что меня сняли с игр вообще.

Пришлось мне собрать свои пожитки и уехать домой в Пойнт Энн. Было, конечно, обидно: ведь я уже начал было выбираться на дорогу мастерства в хоккее, хотя незрелость мне страшно мешала. Мне казалось, что моя хоккейная карьера окончилась, и больше всего мне хотелось увидеть родителей и обо всем с ними поговорить. Я верил, что они отнесутся ко мне с исключительным пониманием, и не ошибся, Не было сказано ни слова о том, что я «малодушничаю», «упускаю прекрасную карьеру», ко в то же время отец не пожалел сил и объяснил мне многие житейские истины. Он говорил о необходимости приспосабливаться к новой обстановке, об ответственности Пайлоса за воспитание всесторонне развитых хоккеистов, а больше всего о том, что я сам должен решить, как мне быть дальше. Позднее я услышал поговорку, что «мудрый бамбук всегда гнется по ветру». Она точно отражает решение, которое я тогда принял.

Я снова начал тренироваться, но меня ожидал холодный прием. Руди Пайлос и слышать не хотел, чтобы ставить меня на игры. Тогда я решил прибегнуть к помощи супругов Лиари – известных на весь Сент-Катаринс поклонников хоккея и моих искренних друзей. Господин Лиари без труда разгадал, что упрямство было проявлено с обеих сторон, и организовал мне встречу с Пайлосом. Я принес свои извинения и был возвращен в команду, причем получил место центрального нападающего.

Описывая этот случай, один журналист выразил его суть словами «смиренное покаяние сердитого буки». С этим я не согласен. Каждый может совершить ошибку. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Нередко трудно заставить себя чистосердечно признать, что ты не прав, и извиниться. Но как зачастую извинение облегчает жизнь!

Раз уж мы говорим об этом случае, могу признаться, что в то время должного урока я из него не извлек. Правда, я и не считал, что одержал какую-то победу, и у меня в мыслях не было – в этом я абсолютно уверен, – что я разбираюсь в хоккее больше, чем мой тренер. Просто мне хотелось играть, и манеры игры я не изменил.

Вернулся я в Пойнт Энн не без чувства удовлетворения, предвкушая к тому же очередной игровой сезон в Сент-Катаринсе, от которого меня отделяли летние месяцы тяжелой физической работы. Но все произошло иначе.

Летом я получил письмо от Бобби Вильсона, в котором он сообщал мне, что осенью в Сент-Катаринс приезжает для тренировок «Чикаго Блэк Хокс», и предлагал мне попробовать свои силы с прицелом на эту команду. Мне было тогда восемнадцать лет, и, на мой взгляд, я совсем еще не созрел для Национальной хоккейной лиги. Я старался больше об этом не думать, но моя мать усомнилась в мудрости такого решения, заявив авторитетно: «Ты можешь попасть в эту команду».

Такого же мнения придерживались Бобби Вильсон и другой вербовщик «Чикаго Блэк Хокс» – Фрэнк Эддолз, что они мне и высказали, когда мы увиделись летом. Я же по-прежнему считал, что они, должно быть, спятили с ума, и занимался своим делом – рубил дрова и скирдовал сено. Но мать от меня не отставала. Не то чтобы она меня пилила – это за ней вообще не водится, – а просто она пыталась внушить мне, что я ничего никогда не достигну, если не буду прилагать усилия, и что, даже если я останусь малозаметным игроком в профессиональной команде, разочарование будет не смертельным. Уговоры матери взяли верх, и я решил попытать счастья.

Начались занятия в школе. И я снова играл в американский футбол за местный колледж, по-прежнему будучи в неведении, насколько реально я мог рассчитывать быть принятым в «Чикаго Блэк Хокс».