— Паша! Пашенька! Кто-то осторожно прикоснулся к моему лицу. На исцарапанное лицо упала соленная капля. Я зашипел от боли.
— Прости! Я медленно открыл глаза. Через дырку в сводчатом потолке вновь светило солнце.
— Ты в порядке? Ты в школу не пришел… Твоя мама тебя искала… Оля помогла мне сесть, и опереться спиной о сцену. Мне все приснилось? Тогда почему я оказался здесь, рядом со сценой, да еще и раздетый до пояса? Значит, не приснилось… Только кожа моя, слава Богу, была нормальной, если не считать пары синяков, оставленных Андреем, и длинные следы многочисленных царапин. Под ногтями было черно от свернувшийся крови. Оля краснея протянула мне майку и куртку.
— Я нашла их там, на лестнице. А чуть выше — твою гитару. Паша, что случилось? Какая, к черту, разница, что случилось? Я не отрываясь смотрел на Олю. Я не знал ее и не хотел узнавать. До этого момента.
— Ты… поседел, — ошеломленно сказала она, погладив мои волосы.
От ее легкого прикосновения по груди растеклось томительное тепло.
Вот дурак-то, я что, слепым был? Она будто светилась изнутри, подобно тем ангелам, и уже было не важно… ни как она выглядит, ни во что она одета. А Лена? Лена действительно всего лишь крашенная кукла. А внутри ее — гниль, да вонь. Как и у меня…
— Пойдешь со мной на конкурс? — срывающимся от волнения голосом спросил я. Ты мое спасение, ты мой ангел… пока ты со мной, мне ничего не страшно. И мне всегда будет везти.
— С чего это ты? — густо покраснела Оля.
— Скажи, что пойдешь… — я прижал ее к себе, стянул резинку с ее волос и уткнув лицо в мягкие, шелковистые пряди. Они так приятно пахли. Ангелами.
— Да.
— Я счастлив. Теперь я знаю. Там где-то, наверное, в другом измерении, существует вечный театр. Там где-то вечно смотрят на сцену ангелы и плачут, видя наши страдания, которые мы заслужили сами. Там где-то ждет моего возвращения этот проклятый червь. Но чистая душа моей Оли заставляет ангелов улыбаться, зрителей — плакать от восторга. А меня — верить, что я смогу избавиться от своих язв. Быть может, смогу.
