Моя гениальная подруга - [53]
— А второй? — спросила я ее с немного тревожным любопытством.
— Ни за что не поверишь!
Вторым ей признался в любви Марчелло Солара.
Как только я услышала это имя, у меня екнуло сердце. Если любовь Паскуале просто доказывала, что Лила нравится парням, то любовь Марчелло — красавца и богача, владевшего собственным автомобилем, упрямого и жестокого типа, связанного с Каморрой и привыкшего получать любых женщин, каких только захочет, мне и моим ровесницам, несмотря на дурную славу Солара (а может, и благодаря ей), представлялась чем-то вроде повышения по службе — превращением из худенькой девчонки в женщину, способную подчинить себе кого угодно.
— И как это было?
Она шла домой по обочине дороги, Марчелло ехал в «миллеченто» один, без брата. Он не стал тормозить возле нее, не пытался говорить через окошко. Вместо этого бросил машину с открытым окном посреди дороги и догнал Лилу. Она не останавливалась, он шел за ней. Он умолял простить его за старое, соглашался, что, если бы она зарезала его тогда сапожным ножиком, правильно сделала бы. Он напомнил ей, как здорово они танцевали рок-н-ролл на именинах у матери Джильолы: разве это не знак того, что они созданы друг для друга? Затем принялся осыпать ее комплиментами: «Ты так повзрослела! У тебя чудесные глаза! Ты такая красавица!» Потом он рассказал ей сон, который видел накануне ночью: он просил ее стать его женой, она ответила «да», и он подарил ей обручальное кольцо, такое же, как у его бабушки, — с тремя бриллиантами в золотой оправе. Наконец Лила, все так же не сбавляя шага, соизволила ответить. «Говоришь, во сне я сказала тебе „да“?» — спросила она. Марчелло кивнул. «Это был только сон, — продолжила она. — Ты — животное. Все вы звери — ты и вся твоя семья: дед, отец, брат. Я бы не согласилась выйти за тебя даже под страхом смерти!»
— Так и сказала?
— Даже больше.
— Да ты что?
Марчелло обиделся. Сказал, что говорит правду, что он день и ночь думает только о ней, что он не животное, а влюбленный мужчина. Она ответила, что назвать животным того, кто так обошелся с Адой, а в новогоднюю ночь стрелял из пистолета по людям, значит оскорбить животных. Марчелло понял наконец, что она не шутит, что для нее он действительно хуже жабы или саламандры, и сник. «Это брат стрелял», — пробормотал он еле слышно, но, не успев договорить, сообразил, что за эти слова она станет презирать его еще больше. Так и случилось. Лила ускорила шаг, а когда он потащился за ней, крикнула: «Пошел к черту!» — и убежала. Марчелло так и стоял на месте, будто не понимая, где он и что здесь делает, затем развернулся и, понурив голову, побрел назад к своему «миллеченто».
— Ты отшила Марчелло Солару?
— Да.
— Ты с ума сошла! Лучше никому об этом не рассказывай.
Вообще, этот совет тогда показался мне лишним: я дала его, просто чтобы показать, что переживаю за нее. Лила любила рассуждать и фантазировать, но, в отличие от нас, никогда не сплетничала. Действительно, о любви Паскуале она рассказала только мне, и я никогда ни от кого не слышала о его признании ни слова. Зато про Марчелло Солару она разболтала всем и каждому. Я встретила Кармелу, и та спросила: «Ты знаешь, что твоя подруга отказала Марчелло Соларе?» Потом я увиделась с Адой, которая сказала: «Представляешь, твоя подруга отшила Марчелло Солару». Пинучча Карраччи в колбасной лавке прошептала мне на ухо: «А правда, что твоя подруга послала подальше Марчелло Солару?» Даже Альфонсо с изумлением спросил меня в школе: «Твоя подруга сказала „нет“ Марчелло Соларе?»
При встрече с Лилой я сказала:
— Зря ты всем рассказала. Марчелло будет в бешенстве.
Она пожала плечами. Дома ее ждали дела, надо было помогать братьям, матери и отцу; времени на болтовню не оставалось. После новогодней ночи ее интересовали только домашние дела.
Именно так. Весь остаток учебного года Лила не интересовалась, что я делаю в школе. А когда я спросила ее, какие книги она берет в библиотеке, она со злостью ответила: «Никакие не беру. У меня от чтения голова болит».
А я, наоборот, училась, и чтение стало для меня приятной привычкой. Однако вскоре мне пришлось признать, что с тех пор, как Лила перестала подгонять меня, школа и библиотека учителя Ферраро больше не казались мне захватывающим приключением: просто я умела хорошо учиться, и меня за это хвалили — вот и все.
Мне дважды представилась возможность окончательно в этом убедиться.
Однажды, когда я пошла в библиотеку, прихватив свою читательскую карточку, густо исписанную названиями взятых и возвращенных книг, учитель сначала похвалил мое усердие и верность библиотеке, а затем спросил о Лиле: его явно огорчало, что Лила и ее родные перестали брать книги. Не знаю почему, но меня его слова расстроили. Мне показалось, что его искренний интерес к Лиле — нечто большее, чем простое восхищение постоянством читательницы. Если бы Лила брала одну-единственную книгу в год, подумалось мне, на ней остался бы отпечаток ее мысли, и учитель, получая книгу назад, обязательно его почувствовал бы. А от меня следов не оставалось — я была всего лишь воплощением упорства, с каким без разбору поглощала том за томом.
