Моя душа темнеет - [7]

Ее охватил восторг, понимание того, что это мгновение, эта гора, это солнце созданы для нее. Что-то подобное, то же ликование, и жжение, и легкость в груди она ощущала, когда отец был ею доволен. Но сегодняшнее чувство было новым, более сильным и безграничным. Валахия – ее земля, ее мать – приветствовала ее. Вот, наверное, какое ощущение должна была дарить церковь. В церковных стенах она никогда не ощущала ничего божественного, но на этой вершине, на этом просторе, она ощутила мир, осмысленность бытия и свое предназначение. Это была слава Божья.

Это была Валахия.

Ее земля.

***

Когда солнце почти пересекло ущелье и готовилось уйти за гору, Лада начала спускаться обратно. Путь вниз оказался тяжелее, чем подъем, ноги чувствовали себя менее уверенно, а цель уже не была такой манящей.

Войдя в деревню, со стертыми ногами и умирающая с голоду, она получила сильный нагоняй от обезумевшей от волнения няни. Раду хмурился и говорил, что теперь весь день насмарку, и даже Богдан дулся на нее за то, что она не взяла его с собой.

Но ей до них не было никакого дела. Ей не терпелось рассказать отцу, что она почувствовала на вершине горы, как ее мать Валахия обняла ее и наполнила светом и теплом. Чувства переполняли ее, и она знала, что отец ее поймет. Знала, что он будет ею гордиться.

Но он даже не заметил ее отсутствия, а за ужином сидел хмурый и жаловался на головную боль. Лада спрятала под стол цветок, который носила с собой весь день. Позднее в тот же вечер она вложила его в книжечку про святых, которую няня взяла для нее в дорогу, рядом с веткой вечнозеленого дерева.

На следующий день отец отбыл куда-то по делам.

***

И все же это лето было лучшим в жизни Лады. С отъездом отца отчаянное желание ему угодить покинуло ее. Она плескалась в реке с Богданом и Раду, карабкалась по скалам и забиралась на деревья, дразнила деревенских детишек, и они дразнили ее в ответ. Они с Богданом создали тайный язык, примитивную версию их родного наречия, смешав латынь, венгерский и саксонский. Когда Раду просился с ними поиграть, он отвечали ему на своем искаженном, замысловатом языке. Он часто плакал от досады, но это лишь служило доказательством того, что они правильно сделали, не приняв такого капризного малыша в свою игру.

Как-то раз, взобравшись на склон горы, Богдан объявил, что намерен жениться на Ладе.

– Зачем нам жениться? – спросила Лада.

– Потому что с остальными девчонками скучно. Я ненавижу девчонок. Всех, кроме тебя.

Лада уже понимала, смутно и со страхом, что ее будущее так или иначе связано с замужеством. Ее мама уже давно вернулась в Молдавию (или сбежала туда, в зависимости от того, какие слухи приходилось слышать Ладе), и рядом не было никого, у кого она могла бы об этом спросить. Даже няня только цокала языком и говорила: Довлеет дневи злоба его, из чего Лада заключила, что брак – это зло.

Порой она представляла себе темный силуэт у алтарного камня. Стоит взять его за руку и он возьмет от нее все, что ему нужно. Она загоралась ненавистью при одной мысли об этом человеке, который только и ждет, чтобы заставить ее ползать.

Но это был Богдан. Она подумала, что если и выйдет за кого-нибудь замуж, то за него.

– Хорошо. Но только если мы договоримся, что я всегда буду главной.

Богдан рассмеялся.

– А разве сейчас это не так?

Резко толкнув Богдана в плечо, Лада поспешно стерла из памяти видение о темной фигуре у алтаря. Здесь, на этой горе, все было идеально.

– Мы поженимся прямо сейчас.

– Как?

– Дай мне руку.

Он повиновался и зашипел от боли, когда она провела по его ладони кинжалом. То же самое она проделала и со своей рукой, потом быстро схватила его ладонь и прижала к своей. Теплая влага смешалась между их маленькими, грязными ладошками.

– На этой горе, с моей матерью Валахией в качестве свидетельницы, я становлюсь женой Богдана отныне и навсегда.

Он ухмыльнулся, и его большие уши покраснели в лучах заходящего солнца.

– На этой горе, с матерью Лады, глядящей на нас из деревьев и камней в качестве свидетельницы, я женюсь на Ладе отныне и навсегда.

Она плотнее сжала его руку.

– И я главная.

– И ты главная. – Они разжали ладони, и Богдан сел на землю, озадаченно и разочарованно нахмурившись.

– И что теперь?

– Откуда мне знать? Я еще никогда не выходила замуж.

– Нам надо поцеловаться.

Равнодушно пожав плечами, Лада приблизила свои губы к губам Богдана. Прикоснувшись к ним, она почувствовала, что его губы мягкие, сухие и теплые, а черты лица на таком близком расстоянии размылись, и он стал выглядеть так, будто у него три глаза. Она рассмеялась, и он тоже. Остаток дня они провели, прижимаясь нос к носу и рассказывая друг другу, как ужасно они выглядели с одним глазом, или с тремя, и описывая все остальные трюки их зрения.

Они больше никогда не говорили о своем браке, но прошло несколько недель, прежде чем их ладони зажили.

После бесконечной череды солнечно-зеленых дней, они наконец вернулись в Тырговиште. Но ощущения, что они вернулись домой, у них не было. Лада тосковала по тому, что оставила в путешествии. Когда-нибудь она вернется на Арджеш, заново отстроит крепость на горе и станет жить в ней с отцом и Богданом. Может быть, даже и с Раду.