Моя девушка уехала в Барселону, и все, что от нее осталось, – этот дурацкий рассказ - [16]

А греки тоже оказываются клевыми ребятами. Эти горючее не экономят, и мы с ветерком рассекаем волны. Седые волки оказались отцом и сыном. Море здесь нивелирует возраст. Их обоих зовут Янисами. Имя третьего, честно говоря, забыл. Да мы толком и не успели познакомиться. Сразу начали работать. Так уж получилось, что закидывал я рыболовные сети с одними рыбаками, а достаю улов с другими. Это непросто. На ладонях моментально появились мозоли. Но я счастлив, по-прежнему счастлив. Мы высыпаем из сети улов на палубу. Рыбки подпрыгивают, норовя перепрыгнуть через борт.

Как удаленные хоккеисты, только без рук и номеров.

Четыре часа проскользнули незаметно, как спам. Мы усталые сидим на рыбе, курим и любуемся закатом. Греки не отказываются от моей ракии. Только Никос (вспомнил! Барсука звали Никос) замечает, что по-настоящему этот напиток называется «оуза» и что турки совсем не умеют ее делать.

– Хотя эта еще ничего, – ворчит он.

Мы передаем бурдюк по кругу. Янис-старший рассказывает мне о Марко, о человеке, который поможет мне перебраться в Афины. Оказывается, это почетный гражданин острова Родос. Очень могущественный человек. Жесткий, но справедливый. У него всегда можно одолжить. И не только денег. Марко никому не отказывает в помощи. Он не может быть членом островной думы из-за давнишней судимости, при этом все депутаты советуются именно с ним. Но если его обмануть…

Я вспоминаю о кокаине, который должен ему передать. Мне захотелось еще. По уже отработанной схеме я отворачиваюсь от рыбаков и копаюсь в рюкзаке. На этот раз я опыленный палец засовываю в ноздрю. Вдыхаю. Еще раз. Второй ноздрей. Как в кино.

Лодка уверенно плывет в сторону острова. Я лежу на куче рыбы на палубе и курю. Нирвана. Небо затягивается облаками. Множество белых пятнышек, и посередине большая серая туча. Эта диспозиция напоминает мне теорию о том, что наша жизнь – не череда черных и белых полос. А одна сплошная белая, которая проспектом рассекает черный фон. Как луч. Только мы идем по ней зигзагами. Я пытаюсь мысленно проторить путь между облаками и тучей и сам уже вконец путаюсь в этом лабиринте. Рыба подо мной копошится. Вот уже кто-то мокрый залез ко мне под футболку. Щекотно.

Здесь действительно темнеет рано. И когда мы подплываем к деревеньке, уже совсем темно, хотя еще только восемь часов вечера.

– Это городок Линдрос, – говорит мне Янис-младший. – Здесь живет Марко Гавартинакис. Тебе туда. Вон его дом, видишь?

До этого я никогда не видел домов с синими крышами. С синими ставнями окон. Мельниц с синими пропеллерами. Церквей с синими куполами. Белое и синее. Снег и небо. Соль и море. Чистота и мудрость. Рыбаки отказываются от денег. Просят только рассказать Марко, что они помогли мне. Выбирают три самых больших рыбины, просят передать ему. Мы обнимаемся.

Я отмечаю про себя, что за этот длинный день с удовольствием обнял семерых мужчин, включая Гюная. По-братски.

Тропинка, ведущая от причала, по мере приближения к огромному дому Марко постепенно превращается в аллею, а затем и в парадный мини-бульвар. Дворец прекрасно освещен. Оливковые деревья вокруг иллюминированы. Возле двери сидят два льва с человеческими глазами. Мраморных льва. В этом доме окна не занавешивают. Через них я вижу силуэты, тени, суматоху. Мне уже невероятно хочется туда, потому что я кое-что слышал о средиземноморском гостеприимстве и еще чертовски промерз, полежав на холодной рыбе.

Дверь открыл Марко. Почему-то у меня нет в этом сомнений.

– Ты Артур?

Я кивнул:

– Марко?

Человек распахивает объятия. Делает он это с таким безоговорочным видом, что отказать невозможно. Просто преступно. Мне неловко, потому что я весь сырой и пропахший рыбой. Хозяин, прижимая меня к себе, тут же это чувствует и отстраняется.

– Нюра, – обращается он к дородной женщине в фартуке, выглядывающей из-за его спины, к гадалке не ходи – домработнице. – Нюра! Это (он указывает на меня пальцем) – в ванную. А это (на мою одежду) – в стирку. А тебя (это уже ко мне) ждем за столом. Полчаса. Праздничный ужин.

У Марко глаза, как у его мраморных охранников. Огромные, словно маленькие блинчики. То есть для блинов маленькие, а для глаз огромные. Со зрачками – черными икринками. Глубокий каркающий голос. И отрывистые фразы. Безупречный английский.

Я плетусь за Нюрой. У нее, наоборот, одного глаза нет. Черная резинка тонет в седых волосах, и круглая нашлепка над правой щекой.

Мы проходим через гостиную, и я замечаю много картин, канделябров, уютно ворчащий огонь в камине и людей. Они мне кивают, я улыбаюсь в ответ. Успеваю разглядеть только священника. Уж очень он выделяется своей ризой и странным колпаком с блином на голове. Головной убор, как у поваров, только черный. Блин! Опять мне мерещатся блины? Как же я проголодался!

Эта ванная комната раза в полтора больше моей двухкомнатной квартиры.

Нюра включает горячую воду и высыпает под струю какие-то травы из глиняного кувшинчика. Я осматриваюсь. Три окна. Латунные, в виде львиных опять же, лапы поддерживают антикварное корыто. На высокой треноге из красного дерева стоит аквариум. Внутри, возле миски с водой, спит паук. Огромный, мохнатый птицеед. Наверное, мне мерещится, но рядом с чудовищем я словно вижу обглоданные косточки. После домработницы-циклопа я уже ничему не удивляюсь.