Моя 9-я жизнь - [12]

Когда мы подъехали к городскому центру, Влад поинтересовался, куда бы мне хотелось направиться, и я, кажется, сильно удивила его пожеланием прогуляться по набережной… В общем, репутацию чокнутой я себе уже заработала: шастаю в полнолуние по загородным трассам, краду телефонные номера, а свидания назначаю не в кино и не в кафе, как бы сделала нормальная, адекватная девушка, а под открытым небом, в самом холодном и сыром месте в городе… Но мне просто не хотелось попадать в те неловкие ситуации, что связаны с оплатой всяких там кафешно-киношных счетов: я не знала, как следует поступать в таком случае ― позволять платить за себя мне принципиально претило, а рьяные настаивания на оплате счёта пополам могли уязвить самолюбие Влада, да и меня саму выставить закомплексованной чудачкой.

Мы оставили машину на стоянке, а сами направились к набережной. Тут было красиво. По-своему, по ранневесеннему. Расчищенный асфальт тротуара тёмно-матовой лентой окаймлял белесый от подтаявшей наледи берег; лилово-синее небо, по краям озарённое рыжиной городских фонарей, трепетало и рябило над водою зыбкими, поспешными облачками, и казалось, что это оно стало жертвой полноводия, и что это оно вынуждено бурлить и спешить куда-то вдаль, в то время как надменная глянцевая река стоит на месте.

Воздух был промозглым от влаги, беспощадным в своей способности проникать под верхнюю одежду и пробирать до костей. Мы прошлись немного вдоль берега. Разговор не клеился. Влад смотрел на меня приветливо, но отрешённо, как смотрят люди, погрязшие в собственных раздумьях, на вопросы отвечал односложно, убивая тем самым все попытки снова разговорить его. В результате я тоже умолкла, остановилась у берегового откоса и занялась созерцанием вечернего пейзажа. Мой спутник некоторое время стоял чуть поодаль, а через пару минут подошёл ближе и взял меня за руку. Я глянула на него вопросительно, но тут же отвела глаза ― не выдержала сеанса изумрудного рентгена. Нет, я не преувеличиваю ― этот парень смотрел так, будто бы мысли мои читал! А те, надо заметить, были одурманены, восхищены, очарованы и наивны до дурости ― такие лучше было не демонстрировать! Так, рука в руке, молча глядя на воду, мы простояли, как мне показалось, целую вечность. Но вдруг Влад издал обречённый вздох.

― Красивый перстень, ― как-то слишком холодно произнёс он. ― Любимое украшение? Вижу на тебе в третий раз.

Я не сразу поняла, что речь идёт о моём кольце.

― Это подарок профессора, ― кивнула я. ― Для меня это что-то вроде оберега, талисмана.

― Оберег, ― Влад усмехнулся. ― Веришь в такие вещи?

― Верю. А ты, как понимаю, ― нет? ― мне не нравился этот насмешливо-скептический тон.

― А я, как ты правильно понимаешь, ― нет. Итак, ― объявил он, ― действие второе, сцена первая: те же и облечённый праведным гневом Шиманский!

― Что???

Но объяснять Владу не пришлось: через миг моё внимание привлёк сердитый хрипловатый оклик. Непонятно откуда взявшийся тут профессор надвигался на нас с несвойственной ему поспешностью, на ходу извергая цензурные, но оттого не менее обидные ругательства.

― Я лучше пойду! ― шепнул Влад и действительно развернулся и пошёл прочь.

Дальше всё было похожим на неприятный сон: Влад ушёл, бросив меня на растерзание разъярённому крёстному, и последний буквально силком, едва не вывихнув мне руку, уволок с набережной «глупое, легкомысленное создание, за которым нужен глаз да глаз!», затолкал в свой Мерс и повёз домой. Всю дорогу он читал какие-то невнятные, но дико гневные нотации, обзывая меня то желторотой дурочкой, то слабомыслящей малолеткой. Однако, в чём же, собственно, состоит моя вина, ― так и не сказал. Я терпеливо молчала, не желая злить его ещё больше и тем самым подвергать наши жизни опасности: как выяснилось, под воздействием эмоций мой крёстный забывает правила дорожного движения. Но когда мы наконец доехали до дома и вышли из машины, то я потребовала объяснений. И тут Шиманский взбеленился пуще прежнего. О сцене, разыгранной им во дворе нашего дома, даже вспоминать не хочется ― такого безобразного скандала мне ещё никто никогда не закатывал. Ужасно стыдно перед соседями ― в отличие от Влада, профессор не заботился о покое прочих, и его хриплым крикам внимала вся округа. Мои попытки призвать профессора к порядку ничем не увенчались, и, устав от его яростных угроз, я просто молча скрылась в подъезде. К счастью, у крёстного хватило уму-разуму не направляться следом. А из полетевших мне вдогонку бессвязных выкриков я поняла лишь, что всё будет рассказано маме, и отныне мне непозволительно выходить из дому после шести вечера.

Вспомнился Владов наказ не говорить о нашем знакомстве, иначе профессор «взбесится»… вот, похоже, и впрямь взбесился! Но ведь я ещё ничего и никому не говорила! И вообще в толк не взять, откуда Шиманский узнал об этом свидании!

Ещё пару минут он наматывал по двору нервные круги, периодически поглядывая на наши окна, потом сел-таки в свой Мерс и уехал.

«Психопат великовозрастный!» ― распалялась я в уме, ― «Маме он де всё доложит! Ну и докладывай! Мне уже двадцать! Куда хочу, туда хожу, и с кем хочу, и во сколько хочу! Ясно вам, Пётр, чтоб вас… Павлович! Отчитал, словно малолетку! Тоже мне, воспитатель нашёлся! А Влад… А этот пусть даже не надеется, что я ему ещё позвоню, что захочу его видеть, что вообще ещё хоть раз о нём вспомню! Трус! Бросил меня, оставил наедине с этим быком рассвирепевшим! Всё! Сейчас и номер его из списка адресатов сотру!»