Мой волшебный фонарь - [12]

— Его маму вчера увезли в роддом, — вмешался Ясек. — Но пока еще ничего не родилось, мы только что там были.

— В роддоме?

— Ну да, — подтвердил Глендзен. — У нас не было физры, и Ясек пошел со мной за компанию.

Мы немного помолчали. Потом Глендзен сказал:

— Я вчера купил ванночку. А сейчас пойду за пеленками. Как ты думаешь, десятка хватит?

— Я с тобой, — вызвался Ясек. — Но, кажется, нужно еще какое-то барахлишко?

— У нас всего полно. Ползунки, распашонки… только пеленок маловато — эти детки, говорят, писают с утра до ночи.

— Это точно, — подтвердил Ясек таким тоном, будто сам вырастил по крайней мере пятерых.

— Послушай, Анджей… — не удержалась я. — А где же папа?..

— Папы нету. Его забрили…

— Забрили?

— Ну да. Призвали на военную службу, — снисходительно объяснил Глендзен и тяжело вздохнул: — Все на мою голову… Как бы только не было родовой травмы! Я рождался двое суток, — с гордостью поведал он и скромно добавил: — Но обошлось без последствий.

И снова уставился на мои унылые стены. А немного погодя сообщил:

— Купать малыша будет пани Шпулек.

— Почему? — удивился Ясек.

— Ну, первые дни мама, наверно, будет еще плохо себя чувствовать? — Анджей вопросительно посмотрел на меня.

— Безусловно, — подтвердила я.

— А ты сам, что ли, не можешь выкупать ребенка? Соседку нужно просить? — возмутился Ясек.

— Один я не возьмусь… — нахмурился Анджей. — Мне не справиться.

— Хочешь, я буду купать? — великодушно предложил Ясек. — Лишь бы родился.

— Ты в своем уме? — крикнула я.

— А что? Тоже мне, великое дело! Поставил мальца в ванночку, намылил, прополоскал, и готово!

— Новорожденного? Поставил? Да ты что! — воскликнул Анджей. — Он же на ногах не удержится!

— Точно… — спохватился Ясек.

В комнату ворвалась пани Капустинская.

— А ну, марш отсюда! Уходите! — закричала она, размахивая тряпкой. — Я буду натирать пол.

— Пошли, — пробормотал Ясек, стаскивая Глендзена с подоконника. — Пойдем к тебе, пора кончать дела.

— Какие дела? — поинтересовалась я.

— Мы убираемся, — ответил Анджей уже с порога. — Я мою окна, а Ясек переставляет мебель.

И они ушли.

— Дома ни за какие коврижки его не заставишь… — заворчала пани Капустинская. — А у Глендзенов — пожалуйста, задарма будет делать то, за что мать должна мне деньги платить. А это чего? — спросила она, поднимая с пола пухлый конверт. — Что-нибудь нужное?

В конверте лежало письмо, которое Агата вчера вечером написала Ане.

— Нужное.

Я уже читала это письмо, Агата показывала его мне сегодня утром, но теперь я еще раз перелистала исписанные странички.

Дорогая Аня!

Мне очень понравилось твое письмо, и я рада, что ты любишь читать. К сожалению, я не смогу тебе прислать ни одной из книжек моей сестры, потому что у нее они все только в черновиках.

Интересно, видела ли ты позавчера по телевизору выступление моего брата? Ты не представляешь, как этот мальчишка въедается нам в печенки!

Может быть, это чересчур сильно сказано, но вчера он, например, самым настоящим образом опозорил папу. Дело в том, что на телестудии Ясек был в папиной рубашке. На следующее утро мы все встали страшно поздно и как угорелые носились по квартире. Папа тоже носился как угорелый, даже побриться не успел.

Днем было очень жарко, и папа снял пиджак. Сидит он преспокойно за своей чертежной доской, корпит над очередным проектом, и вдруг в комнату входит секретарь партийной организации. Папа нам потом рассказывал, что секретарь долго смотрел на него в упор и наконец сказал: «Я прекрасно понимаю людей, которые стремятся как можно дольше оставаться молодыми, но вы, мне кажется, переусердствовали!» И тут только папа спохватился, что у него на рукаве рубашки красуется эмблема нашей школы. И стал во всех подробностях объяснять, откуда она взялась. Из его рассказа секретарю стало ясно, что у нашего Ясека нет ни одной собственной рубашки, и это вина не Ясека, а папы, потому что долг каждого отца обеспечить своего ребенка рубашкой.

И хотя секретарь с самого начала весело над папой подтрунивал, папа никак не хотел замечать его юмора. Каждое слово он воспринимал буквально — он вообще ужасно серьезно относится ко всему, что касается его детей, то есть нас. А все потому, что мы никак не можем приблизиться к идеалу, который появился в папином воображении, когда мы были еще в пеленках. Тот идеальный мальчик отпорол бы эмблему от рубашки, как только ее снял, да еще выдернул бы все до одной ниточки. Но Ясеку такое и на ум не пришло! А насчет ниточек говорить нечего. И вся эта история, так позабавившая секретаря партийной организации, послужила лишним доказательством того, что в своей роли воспитателя папа потерпел очередную неудачу.

А дома, окончательно убедившись в своем банкротстве, папа коварно попытался все самое неприятное свалить на маму. «Ты должна ему сказать… — настаивал он. — Ты обязана ему внушить. Ты воспитываешь лентяя и неряху!» А потом ему вдруг стало ужасно себя жалко. «У меня уже ничего нет своего, все он у меня отбирает, скоро потребует мой портфель и скажет, что я могу обойтись пляжной сумкой!» Тут черт меня дернул рассмеяться: я представила себе, как папа отправляется на работу с пестрой пляжной сумкой в руке. Мне бы сидеть и помалкивать — нет, захихикала. Папа почувствовал себя вдвойне банкротом, но это бы еще ничего, если б мама не решила восполнить пробел в нашем воспитании, причем немедленно. И меня отправили в ванную. Почему-то родители считают ванную единственным местом, где в нас может заговорить совесть. Спустя несколько минут меня оттуда выпустили, а мое место занял Ясек, который попытался втолковать папе, что ему хотелось появиться перед телезрителями в свитере и, следовательно, вся вина за неотпоротую эмблему целиком ложится на маму. Тогда мама взорвалась, как испорченный кинескоп. Ясек просидел в ванной еще меньше, чем я, ибо его роль в истории с эмблемой была столь очевидна, что для объективного признания вины ему потребовалось не более нескольких минут затворничества; таким образом, его путь в Каноссу оказался недолог, по прибытии же на место он застал там, кроме римского папы, еще свою сестру Агату. Кстати, наш папа в роли Григория VII был просто великолепен.