Мой сумасшедший папа - [15]
Женщины казались ему неискренними, пустыми, недостойными нормального разговора «за жизнь». Они вызывали в нем только краткое любопытство, обжигающее, будто последняя сигаретная затяжка, – не больше. Как это другие мужики, Панок например, могли влюбляться в них, скакать на свидания козлами, думать о них? Панок однажды рассказал Чёрту, как целовался с Сафоновой из 9 «Б» в подъезде до часу ночи, как здорово Сафонова целуется, он, Панок, ослабел от того свидания, словно пробежал три километра на лыжах на одном дыхании. «Панок, ты идиот! – сказал тогда Чёрт. – Чего ты нашел в Сафоновой? У нее же ноги кривые».
И вот теперь – тошнотворная догадка: Эльза его ревнует, Эльза в него, Чёрта, втюрилась. Это она мстит за то, что он не догадался вовремя о ее «чуйстве». И не захотел целоваться часами по-идиотски в подъезде, как Панок с Сафоновой.
Да, взбунтовавшаяся команда погнала его классически: от самой Пушки, где они иногда дефилировали, до тесного пыльного дворика за консерваторией.
Зачем он побежал от них? Нельзя показывать спину. Никому нельзя показывать спину. Срабатывает инстинкт нападения. Вот они и напали. В том дворике. Повалили и потоптали маленько. Панок суетился больше всех, орал:
– Ты теперь не мафия, Чёрт! Ты теперь – ниже Горохова! Чмоишик в квадрате!
– Панок, сволочь! – вопил Чёрт в ответ. – Я убью тебя, Панок!
– Па-апро-буй! Па-апро-буй! – приговаривал Панок. – Я все твоей преподобной Лоре расскажу! И фазерку – письмецо на работу! Фазерка снимут!
За что Панок его вдруг так возненавидел? Ведь всегда был преданным, выдержанным, хозяйская нормальная собака по кличке Панок. Клянчил у Чёрта кассеты, жвачку, металлические браслеты, когда собирался к своей Сафоновой или на дискотеку. Всегда первым ржал над шутками Чёрта. Можно сказать, был правой рукой в различных боевых действиях.
Когда у Чёрта заныла спина и пару раз булькнуло в животе, Эльза крикнула:
– Бросьте его!
Команда отошла, тяжело отдуваясь. Поработали. Чёрт поднялся враскорячку, уперся руками и ногами в асфальт, из последних сил распрямился, шатаясь, шагнул в их сторону:
– Всех убью, чмошники!
– A-а, Чёрт, – протянула Эльза, – ты у нас, оказывается, гордый, го-ордый. Ну-ка, мальчики, снимите с него джинсы!
…Чёрт скрипнул зубами, сжал в бессильной злобе кулаки, подтянул под себя одеревеневшие от долгого сидения ноги. Он вспомнил себя без джинсов, в белых трусах, прячущегося за углы домов и деревья, время от времени выбегающего к редким автомобилям на проезжую часть. Остановился восьмой:
– Ты пьяный?
– Нет. Довезите, пожалуйста, до Сокола.
– Червонец. Согласен?..
– Спасибо.
Вот когда он решил выйти на охоту. Там же, в машине частника. На благородную охоту мести.
Теперь они, оказывается, искали его повсюду, сторожили, устроили настоящую облаву. Они погнали его, Чёрта. И теперь были злее в тысячу раз, чем там, в консерваторском дворике.
Что они задумали?
За входной дверью мягко загудел лифт, потом в квартиру длинно позвонили. Чёрт замер на софе. «Хорош бы я был, если бы не увидел их».
Он всегда открывал дверь не глядя в глазок, не раздумывая, красивым, широким жестом. Он был уверен в себе, а сейчас… Чёрт боялся шелохнуться. На журнальном столике перед ним лежала пачка сигарет. Он хотел до нее дотянуться и не мог: руки свело. Он весь превратился в слух и ожидание.
Звонили минуты две: то отпуская кнопку, то снова вдавливая что есть силы. Сердце Чёрта бешено колотилось: «Почему они не заорут мне через дверь? Соседей не хотят пугать?» Наконец все стихло: прекратили давить на кнопку, вызвали лифт и без слов – может быть, только перешептывались, многозначительно косясь на его дверь? – пропали, съехали вниз.
Он вспотел и поймал себя на том, что глаза его остановились, как бы остекленели и тупо глядят в одну точку, на картину, где два веселых всадника едут на сильных, отдохнувших конях по опушке леса.
Чёрт не любил эту картину, потому что ее любили и оберегали родственники, сюсюкали, цокали, обсуждая достоинства живописного полотна. А Тортила всегда прибавляла: «Как будто вы с Юриком, с братиком, едете, похоже, да?» Это с Опарышем он будет ехать куда-то, весело переговариваясь?! Ни за что!
Впервые страх заполз к Чёрту в сердце и душу поздним вечером девятнадцатого августа. Прошло три дня. Он не мог выйти из квартиры. Команда все время его охраняла. «Видно, крепко их зацепило, чмошников! – думал Чёрт. – Нет, не сдамся, не выйду. Их не хватит, что они – идиоты, круглые сутки сидеть внизу?»
Но их пока хватало. А двадцать первого августа, в среду, он почувствовал неладное. Его охватил страх, сковал полностью, парализовал волю, он почувствовал, что звереет, – волк за красными флажками.
У него было безвыходное положение: еда почти кончилась, сигарет нет второй день, – а он привык выкуривать по полпачки «Космоса» ежедневно, – телефон отключен, команда внизу намертво заняла наблюдательный пункт, Хэнк и Лора должны приехать только через неделю.
Измученный Чёрт прислушивался к однообразным шлепкам мухи о кухонное стекло. «Что делать? Как выбраться отсюда?»
Он тихо прошел в кухню – смертельно захотелось чаю, тихо затворил за собой дверь. Набрал воды – половину чайника – и щелкнул одним из пяти выключателей плиты.
