Мой Шелковый путь - [35]

Шрифт
Интервал

Только часов в пять вечера ко мне пришли, провели в кабинет к следователю.

— Добрый день, — шагнул мне навстречу незнакомый мужчина. — Я буду вам переводить.

— Почему меня здесь держат? — спросил я.

— Видите ли, дело в том, что они не хотят видеть вас в Монте-Карло, — объяснил переводчик.

— Что это значит?

— Вам следует немедленно покинуть пределы Монте-Карло.

— Не понимаю.

— Вам надо уехать, — повторил переводчик.

— Почему?

— Они не обязаны вам объяснять, — переводчик сухо улыбнулся. — Здесь княжество. Здесь действуют свои законы.

— И что же? Разве тут нет демократии? Разве кому-то разрешено, а кому-то запрещено ходить по вашей земле? Что за отношение к гостям! В любом цивилизованном государстве люди равны! На каком основании вы заперли меня в полицейском участке как преступника? На каком основании вы позорите меня перед людьми, заковывая в наручники? Вы нарушаете мои права! Вы оскорбляете человеческое достоинство!

Переводчик внимательно выслушал мой гневный выпад и перевел мои слова следователю. Тот безучастно смотрел меня, и во взгляде его читалась скука.

— Уезжайте, — ответил он наконец. — Мы не желаем, чтобы вы находились в нашем княжестве. Ясно?

— Нет, не ясно. Вы обязаны объяснить.

— Мы ничего не обязаны, господин Тохтахунов.

Ему явно надоел бессмысленный разговор.

— Что значит «вы не обязаны»? Я приехал в Монте-Карло, снял номер в отеле, никто не запрещал мне этого, никто не остановил меня на границе. Почему вдруг я должен уезжать? Разве я совершил здесь что-то противозаконное? Почему вы меня выгоняете? Я не понимаю! Не понимаю!

— Тем не менее вам надо покинуть Монте-Карло. Если еще раз приедете, то знайте, что первый срок у нас — три месяца, второй — два года. Это вам понятно?

— Это мне понятно. Мне понятно также, что я для вас — пустое место, как и любой иностранец. Мы приезжаем сюда, не подозревая даже, насколько мы здесь бесправны…

— Счастливого пути, господин Тохтахунов! — И следователь указал мне на дверь. — Ваши вещи ждут вас в отеле.

На мгновение у меня закружилась голова от захлестнувшей меня бессильной ярости. Хотелось кричать и возмущаться, но это не имело смысла. Меня выдворяли из страны — с этого крохотного пятачка земли, известного на весь мир, — выгоняли по указке правителей, которые мнили себя монархами и потому позволяли себе хамство и неуважение ко всем остальным. Впервые Европа предстала передо мной в таком облике. Все мое существо протестовало против подобного обращения, я отказывался верить, что такое вообще возможно. Однако факт оставался фактом. Европа улыбалась гостям, держа за спиной кукиш.

Я вспомнил мои аресты в Советском Союзе. Мне казалось, что мои права там были бессовестно попраны. Сперва меня судили на нарушение паспортного режима, потому что мы обязаны были проживать только по месту прописки. Глупость? Бесчеловечность? Насилие над личностью? Да, раньше я думал именно так. Второй раз меня бросили в тюрьму «за тунеядство», за нежелание числиться на какой бы то ни было службе. Ну не хотел я работать ни инженером, ни строителем, ни поваром… Разве человек не имеет права быть бездельником? В свободной стране люди должны иметь право и на безделье. Но меня и многих других судили за безделье. Мы не совершали никаких преступлений, а нас лишали свободы. И я был уверен, что это неправильно. Однако таков был закон. Мне равнодушно тыкали в лицо Уголовный кодекс и показывали соответствующую статью.

Но здесь, в великосветском Монте-Карло, где каждый уголок, каждое здание, каждый автомобиль кричат о свободе европейской цивилизации, меня выгнали, даже не сочтя нужным объяснять что-либо. «Мы не хотим видеть вас в нашей стране». И ни слова больше! Никаких объяснений! И это называется на Западе словом «демократия»? Если они позволяют себе без объяснений защелкивать на запястьях людей наручники, то о каких правах человека может идти речь? Спорить о справедливости там не имеет смысла, потому что спорить можно лишь в тех случаях, когда обе стороны готовы слушать. Но Запад, оказывается, не желает слушать. Он любит решать за всех сам. Решать все. Решать бесповоротно. Пинком под зад, кулаком в ухо, дубинкой по голове — вот их ответ на любой непонравившийся им вопрос о вашем попранном достоинстве, о ваших нарушенных правах. «Вы, сударь, еще вопросы осмеливаетесь задавать? Не желаете уезжать по-хорошему? Тогда будете сидеть за решеткой».

О, что такое суровость советских законов по сравнению с законами Европы? В Советском Союзе за мной охотились, потому что я был картежник. Государству редко удавалось наказать кого-либо за азартные игры, поэтому меня пытались подловить хотя бы на чем-нибудь. Я понимал это и в каком-то смысле принимал правила этой острой игры. Европа же просто не желала пускать меня на свою территорию, гнала прочь, не давая себе труда хотя бы объясниться. Она просто не считала нужным снизойти до разговора. Равноправие всех обернулось на деле абсолютным бесправием…

Я вернулся в отель и попросил у портье ключ от номера.

— Извините, месье, — вежливо отказал он мне и пояснил, что в номер меня не пустят.

— А мои вещи? Мой смокинг? Моя сумка?


Рекомендуем почитать
Becoming. Моя история

«Becoming» – одна из самых ожидаемых книг этого года. Искренние и вдохновляющие мемуары бывшей первой леди Соединенных Штатов Америки уже проданы тиражом более 3 миллионов экземпляров, переведены на 32 языка и 10 месяцев возглавляют самый престижный книжный рейтинг Amazon.В своей книге Мишель Обама впервые делится сокровенными моментами своего брака – когда она пыталась балансировать между работой и личной жизнью, а также стремительно развивающейся политической карьерой мужа. Мы становимся свидетелями приватных бесед супругов, идем плечом к плечу с автором по великолепным залам Белого дома и сопровождаем Мишель Обаму в поездках по всей стране.«Перед первой леди Америка предстает без прикрас.


Николай Некрасов

Николай Некрасов — одна из самых сложных фигур в истории русской литературы. Одни ставили его стихи выше пушкинских, другие считали их «непоэтическими». Автор «народных поэм» и стихотворных фельетонов, «Поэта и гражданина» и оды в честь генерала Муравьева-«вешателя» был кумиром нескольких поколений читателей и объектом постоянных подозрений в лицемерии. «Певец народного горя», писавший о мужиках, солдатской матери, крестьянских детях, славивший подвижников, жертвовавших всем ради счастья ближнего, никогда не презирал «минутные блага»: по-крупному играл в карты, любил охоту, содержал французскую актрису, общался с министрами и придворными, знал толк в гастрономии.


Дебюсси

Непокорный вольнодумец, презревший легкий путь к успеху, Клод Дебюсси на протяжении всей жизни (1862–1918) подвергался самой жесткой критике. Композитор постоянно искал новые гармонии и ритмы, стремился посредством музыки выразить ощущения и образы. Большой почитатель импрессионистов, он черпал вдохновение в искусстве и литературе, кроме того, его не оставляла равнодушным восточная и испанская музыка. В своих произведениях он сумел освободиться от романтической традиции и влияния музыкального наследия Вагнера, произвел революционный переворот во французской музыке и занял особое место среди французских композиторов.


Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.


«Еврейское слово»: колонки

Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.