Мой русский любовник - [56]

Мы умолкли на минуту.

— Я знаю, ты недовольна моим образом жизни… тебе хотелось, чтоб все было по-другому…

— А ты?

— Иногда мне тоже этого хочется. Но моя жизнь такая, какая есть. Бывает, что мы с Гжегожем тоже не понимаем друг друга. Постоянная нехватка денег, мы ссоримся… он такой упертый, никогда первым не попросит прощения… Но я люблю его, и у нас дети…

— Ты говоришь грустные вещи.

— Такова жизнь, мама.

— Тебе всего лишь двадцать восемь лет, и ты могла бы только начинать жить.

— Ну а ты, мама? Посмотри, тебе казалось, что все уже позади, а для тебя жизнь только-только начинается. Выглядишь умопомрачительно. Тебе очень идет стрижка. И вообще, ты стала совсем другая, красивая…

— Это одна лишь видимость.

— Ну что ты, мама, я чувствую, ты по-настоящему счастлива.

«Однако какое же хрупкое оно, это счастье», — подумала я.

— Ты иногда, может, думала, что я тебя не люблю… но я так тебя люблю, мама, даже слишком сильно люблю… после твоего отъезда у меня был кризис, я психологически сломалась… будто взглянула на Гжегожа твоими глазами и увидела одни недостатки… даже велела ему убираться из дома… Он сказал, чтоб я хорошенько подумала, потому что если он уйдет, то уже никогда не вернется назад. А я ему бросила в лицо, что это не его дом, ведь он построен на твои деньги. Ну, он собрал вещи в рюкзак, хотел взять инструменты, а я крикнула, что, мол, ты еще не выплатил долг за электропилу своей теще. «Ты мыслишь мозгами своей матери», — бросил он, уходя. Я проплакала всю ночь. А утром то и дело прикладывалась к сиропу от кашля для детей, просто хотела успокоиться, а под рукой ничего не оказалось. И к приходу Янека из школы выдула всю бутылку… Легла и не могла голову от подушки оторвать, слышала, как дети меня зовут, но глаз не могла открыть. Янек позвонил свекрови. Она примчалась, отвезла меня в больницу, где мне сделали промывание желудка… Я правда, мама, ничего не хотела с собой сделать, мне просто надо было успокоиться…

— И мне словом не обмолвилась…

— Ты была далеко, как говорить о таком по телефону? Теперь я знаю, что должна быть с ним… когда он ушел, я чувствовала себя такой несчастной… будто потеряла опору в жизни и рухнула куда-то вниз, без надежды на спасение…

— Зачем ты кричала ему про деньги? Я такая же бедная университетская крыса, как и вы, деньги на дом — из наследства дедушки.

— Дело не в том, мама. Я ведь унизить его хотела… выпалила на самом деле страшные вещи, что, дескать, берешь деньги от женщин, а так поступают только альфонсы. Потом, когда умоляла его вернуться, он отрезал, что никогда. Мол, гордость не позволяет. А это единственное, что у него осталось…

«Господи, какие же они еще дети, не успевшие повзрослеть дети», — подумалось мне.

— Но я никогда не хотела, чтоб ты бросила его. И приняла твой выбор безропотно.

— Только с виду.

— Вот уж ошибаешься. Несмотря на все, я уважаю твоего мужа… его чудачества, быть может, вовсе и не чудачества. Помнишь, когда ты ходила с Аськой, а он принес в дом того больного, смертельно исхудавшего, облезлого котенка, которого кто-то вышвырнул на лестницу…

— Я была тогда беременна Аней, Аська та, что постарше.

— Да, Аня, извини.

— Я знаю, что ты путаешь имена своих внуков. И уже примирилась с этим, — со смехом сказала Эва.

— Дай мне закончить с этим котенком. Мы в два голоса ругали Гжегожа за то, что он подвергает риску тебя и будущего ребенка. Но что он мог сделать? Оставить умирать это несчастное существо?

— Вот видишь, все, что ты можешь сказать о моем муже, — любитель живности, — с горечью сказала дочь.

— Ну конечно, мне хотелось бы, чтобы твоим мужем был доктор философских наук, но он ведь мог оказаться, скажем, карьеристом, плохим человеком… А Гжегож, уж точно, человек неплохой…

Мы еще долго разговаривали, Эве хотелось узнать о моих дальнейших планах. Я рассказала ей, что пытаюсь получить место преподавателя в нантерском университете. Через несколько дней у меня беседа с ректором.

— И какие у тебя шансы?

— Ну, какие-никакие, да есть.

— Буду держать за тебя кулачки.

Я была потрясена тем, что она мне рассказала. И чувствовала себя виноватой. Ведь это я в какой-то степени поставила ее перед выбором между мной и мужем, это я не ездила к ней в сочельник, как будто желая лишний раз ткнуть ей в лицо своим одиночеством.

— Со мной тоже не все в порядке, — сказала я, — и мне тоже не хотелось тебе рассказывать об этом по телефону. Несколько месяцев назад у меня случилось кровотечение… а теперь мне предстоит неприятная процедура — биопсия. Придется на пару дней лечь в больницу…

Эва села в кровати. В мигающих огнях из окна я видела ее щуплые плечи, совсем как у девочки.

— В больницу? — беспомощно переспросила она.

— Ничего особо страшного, просто неприятно… Но в тот момент я думала, что у меня рак.

— А что это?

— Конец молодости, климакс.

— Ты выглядишь так молодо! Никакой это не конец молодости. А лет женщине столько, на сколько она выглядит.

— И ты хочешь уговорить меня, что старость не придет никогда, правда?

— Мне кажется, что мы сами назначаем себе границу старости. По-настоящему значение имеет то, как мы ощущаем себя внутри. А ты, мама, внутри молода.