Мой путь в Скапа-Флоу - [41]

Шлюпки со спасённым экипажем находятся уже на порядочном удалении, когда мы обнаруживаем в воде ещё трёх человек. Оказывается, это третий и четвёртый механики и кочегар. Они были внизу, в машинном отделении, и капитан не стал их ждать. Он оставил их на очевидную гибель...

Я догоняю спасательные шлюпки и передаю им этих троих. При этом я произношу для их капитана короткую внушительную речь, которая начинается со слов: «Ты, собачье дерьмо…» — ну и далее в том же духе.

В этом походе на нашем счету теперь почти сорок тысяч тонн, а если точно, то тридцать девять тысяч восемьсот восемьдесят пять.

Есть основание быть довольными собой…

Однако вскоре мы получаем по радио сообщение: «Германская подводная лодка… возвратилась из боевого похода, имея на своём счету сорок пять тысяч тонн». Речь идёт о лодке, командир которой обучался у нас на борту.

У моих людей вытягиваются лица, и Штайнхаген, радист, горько резюмирует общее мнение:

— Досадно, когда молодёжь растёт выше учителей.

Его переживания кажутся мне несколько детскими. Но всё-таки я рад тому, что по настроению экипажа видно желание действовать.

Приглашаю к себе на совещание первого и второго вахтенных офицеров. Результаты нашего обсуждения ошеломляющие: у нас осталось только шесть артиллерийских снарядов и несколько торпед. Техническое состояние одной из торпед не совсем ясное.

Следующей ночью при выстреле торпедой мы промахнулись. Пароход с затемнёнными огнями проходил мимо на большом расстоянии. Он был быстроходным и, чтобы не упустить его, пришлось стрелять в неблагоприятных условиях. Когда торпеда вышла, начался отсчёт времени: «Пятьдесят секунд…». Каждая следующая секунда отдаётся внутренней болью, потому что попадание становится всё менее вероятным. «…Минута двадцать секунд…»

— Моя дорогая торпеда... — говорит Фарендорфф и стискивает зубы.

Мы пытаемся снова атаковать пароход, но темнота уже поглощает его.

Меня будят на рассвете тех же суток. Первый вахтенный офицер докладывает об обнаружении парохода «Эмпайр Тоукен» водоизмещением семь тысяч тонн.

Крупная зыбь. Лодка раскачивается очень сильно.

— Мы должны потопить его артиллерией! — решаю я.

— Попадем ли на такой волне? — сомневается первый вахтенный офицер.

Я пожимаю плечами.

— Во всяком случае, торпеды надо экономить.

Будят боцмана, наводчика орудия. Сначала он отказывается поверить:

— При такой качке? Не надо меня разыгрывать!

Посыльному приходится повторить приказание. Он появляется наверху. Я даю ему указания:

— Первый выстрел — по корме, где расположены орудия, второй — по мостику, чтоб не радировал!

— Есть, господин капитан-лейтенант, — отвечает он, щёлкнув каблуками.

Но по его лицу видно, что он хотел бы сказать, что это очень трудно выполнимо, и что надо было экономить и снаряды.

Я стою на мостике и наблюдаю за стрельбой. Первый снаряд попадает точно между пушками. Второй — в носовую часть судна, третий — чуть ближе к мостику. Четвёртый мимо, пятый — снова промах… Шестой снаряд, наконец, пробивает мостик и попадает в виндзейль[25].

Фантастическая картина: воздушной волной взрыва виндзейль поднимается в воздух, как огромное белое привидение, и обрушивается на мачту впереди него.

Несмотря на последнее попадание, радист продолжает одержимо работать, выдалбливая «SOS».

Люди спешно садятся в шлюпки и отходят от судна. На нём остаётся только радист. Придётся пожертвовать торпеду, если мы не хотим, чтобы он натравил на нас вражескую свору.

Торпеда попадает как раз посередине «Empire Toucan». Судно разламывается и начинает погружаться. А радист всё продолжает работать!

Внезапно мы видим, как на покосившейся палубе появляется человек. В его руке вспыхивает фальшфейер; он бежит от разлома корпуса судна, погружающегося в воду, и размахивает фальшфейером над головой. Только когда вода поглощает всё, красный огонь гаснет…

Мы направляемся к тому месту, где он исчез, но не находим его.

Затем на норде появляются серые тени силуэтов. Возможно, это эсминцы. У нас только одна исправная торпеда, поэтому надо быстро уходить.

Через несколько минут Штайнхаген приносит мне радиограмму с «Empire Toucan»: «Торпедирован подводной лодкой, судно быстро погружается кормой. SOS». И затем продолжительное тире. Последний сигнал радиста…

Следующее судно мы встречаем спустя два дня. Греческое грузовое судно водоизмещением четыре тысячи тонн. Мы топим его выстрелом нашей последней исправной торпеды.

Штайнхаген просовывает голову в мою каюту:

— Господин капитан-лейтенант, теперь достаточно? — спрашивает он, затаив дыхание.

Я сижу и считаю.

— Нет, — говорю я, — у нас пятьдесят одна тысяча тонн, а другая лодка имеет на три тысячи больше.

По лодке разносится волна разочарования.

Поскольку весь боезапас израсходован, и на борту остаётся только неисправная торпеда, предстоит обратный переход домой.

Вызываю унтер-офицера, торпедного механика:

— Попробуйте ещё раз сделать всё, что сможете, чтобы торпеду можно было использовать.

Он уходит. На следующее утро докладывает о готовности торпеды к выстрелу…

Спокойное, ясное летнее утро. Мы идём вблизи побережья. Море совершенно спокойно.