— Да вот и проводник! — весело сказал он. — Карсыбек, сбегай домой, попроси от моего имени Хайжан отпустить тебя. Да хорошенько попроси и скорее возвращайся… Стой, пойди сюда!
Когда Карсыбек несмело подошел к Матвею Ивановичу, тот с улыбкой представил его приехавшим:
— Это мой главный помощник.
Раздался смех. Матвей Иванович движением руки прекратил его.
— Да, — продолжал он серьезно и громко, — это Карсыбек Табанов. Он родился на целине, когда вы еще и слышать-то о ней не слышали. И смеха вашего я не понимаю. Он провел со мной первую ночь на целине, и мы подружились с ним. Я обещал Карсыбеку построить школу — для него, для всех детей разъезда и для ребят, которые, конечно, появятся и в нашем совхозе. Я думаю, что, управившись с делами, мы объявим эту постройку первоочередной и построим первую в этих местах хорошую, настоящую целинную школу. Не так ли?
Все дружно хлопали Матвею Ивановичу. Карсыбек краснел и бледнел от гордости. Соня сияла, а Тентекбай зло кусал губы.
Так ему и надо!
— А то, что Карсыбек будет моим главным помощником по ребячьей части, — продолжал Матвей Иванович, — это я согласовал с моим штабом. Ясно? — И он подмигнул приехавшим. (Разумеется, так, чтобы Карсыбек не заметил.) — Карсыбек и дети его команды обещали помочь нам, — снова заговорил Матвей Иванович, когда смолкли хлопки. — А мы поможем ему и детям. Карсыбек будет самым лучшим учеником школы, за это я ручаюсь.
Тут снова раздался оглушительный грохот аплодисментов. Потом несколько парней подбежали к Карсыбеку и начали качать его, высоко подбрасывая к небу. А кругом кричали:
— Ура Карсыбеку, первому целиннику!
Это доконало Тентекбая. Он просто трясся от бешенства. Какого-то несчастного мальчишку качают, кричат ему «ура», директор совхоза, когда все кончилось, на глазах у всех расцеловал его! Но самое страшное было впереди. Да еще такое, о чем Тентекбай и думать не мог. Две трети его команды вдруг ринулись к Карсыбеку и Соне с криками:
— И мы с вами! И мы с вами!
Этакого позора и унижения Тентекбай вынести не мог. Он ушел, окруженный семеркой преданных ему ребят. Вот так история! В одну минуту команды как не бывало…
Между тем гордый и счастливый Карсыбек отвел в сторону Матвея Ивановича и попросил его, чтобы он разрешил Соне и прочим из команды поехать на центральную усадьбу.
Матвей Иванович потрепал его по щеке и обратился к Мише Беляновичу, совсем молодому человеку с усиками, которые он отрастил, вероятно, для пущей важности, и приказал ему взять детей на центральную усадьбу, а с обратным рейсом отправить обратно.
— А сейчас, ребята, марш домой! Скажите родителям, куда вы едете.
Когда дети вернулись, Миша Белянович крикнул:
— По коням, команда!
Ребятишки со всех ног ринулись к машинам. Парни и девушки со смехом хватали их и усаживали поудобнее.
Карсыбек пошел к машине Матвея Ивановича. Миша уже сидел в ней. Голова его чуть ли не упиралась в полотняную крышу вездехода. Он предупредительно открыл Карсыбеку дверцу:
— Садись, главный помощник! И будем знакомы. Я — Миша Белянович, родом из Белоруссии. Это, брат, за тысячи километров отсюда…
У Миши были не только мальчишеские усики, но и мальчишеские, задорные глаза.
— Теперь командуй, куда ехать.
— Прямо, а потом направо через мост, — важно сказал Карсыбек. — А там по степи до самого урочища Тыныш-Бурыш, что по-вашему значит «Тихий Угол».
— Есть держать прямо, а потом к урочищу Тыныш-Бурыш! — отчеканил Миша. Он высунулся из машины и крикнул: — За мной держать руля! — Потом захлопнул дверцу, включил первую скорость, и машина пошла впереди поющей и кричащей колонны по вековой целине, которую надо было поднять.
На всем пути колонну встречали и провожали сурки. Вытянувшись во весь рост, они стояли словно часовые, охранявшие степь. Из поколения в поколение жили они в этих безмолвных местах. Их насыпи были рассеяны повсюду. Никем не тревожимые сурки росли и умирали тут. И вот раздался грохот машин, песня разнеслась по степи, смехом огласились поля… Остолбенев, стояли у своих нор сурки, гневно посвистывая на этих двуногих, нарушивших их извечный покой, и мгновенно исчезали в норах. И долго лежали, прижавшись к подругам, слушая, как под тяжестью машин вздрагивала земля. Пришел конец их мирной жизни. Пришел конец вековечному безмолвию. Человек шел завоевывать степь для счастья многих людей.
2
В вечность отошло степное молчание.
Целина зашумела, загрохотала, запела, заскрежетала, зазвенела проводами, дымом костров застлались дали, пламенем их окрасился небосклон, искры летели ввысь, к звездам, все так же бесстрастно льющим призрачный, жидкий свет на потревоженную землю.
Целый город палаток, вагончиков, землянок вырос в степи. Он появился словно по мановению палочки чудесного волшебника. Казахи, русские, украинцы, белорусы расселялись здесь надолго. Люди гремели посудой и ведрами; воды Черной речки впервые за многие века поили такое громадное народное скопище. Лаяли собаки, привезенные невесть из каких дальних мест; горланил петух, прихваченный из дома домовитой новоселкой; курица, в одиночестве бродившая между палатками, беспокойно озиралась и жалась поближе к петуху. Где-то стирали, где-то вывешивали для сушки белье; там парни, хохоча и взвизгивая, обливали друг друга ледяной водой; тут дымили походные кухни; там молодая мать укачивала ребенка… Около палаток образовывались людские толпы, расходились, собирались новые… Одни собирались для серьезных разговоров, другие скандалили и ссорились между собой, и то и дело приходили с разъезда машины с палатками, столами, посудой; повсюду рыли для чего-то канавы, сталь лопат весело поблескивала под лучами весеннего солнца…
