Мой отец Соломон Михоэлс. Воспоминания о жизни и гибели - [12]

Когда в дверях гримерной появлялся актер Луковский, изящный, небольшого роста человек с лицом и повадками парикмахера, исполнявший главным образом роли глухонемых и животных, папа с тревогой оглядывал сидящих. Было у Луковского одно удивительное свойство — на свою беду, ненароком он умудрялся попасть собеседнику в самую больную точку.

Сидели мы как-то в антракте за кулисами. В гримерной набралось полно народу, вдали от двери у окна пристроился инвалид на протезах, которых Луковский не заметил. Собственно, он вообще понятия не имел ни об этом человеке, ни тем более о его протезах. Забежав на минутку в папину гримерную, он галантно поцеловал дамам ручки, изысканно вежливо поклонился остальным и, обращаясь к папе, сказал:

— Знаете, Соломон Михайлович, сегодня я встретил Лидочку. Вы должны ее помнить, она приходила на все спектакли с моим участием, так вот, представьте себе, оказывается, она попала под трамвай и теперь ходит на протезе! Просто ужас! Настоящая калека! Кстати, она просила передать вам привет.

Можно себе представить, какая неловкость воцарилась в комнате.

Он тут же заторопился в зал, а папа, пытаясь выйти из положения, пошутил:

— Луковского очень любят женщины, и он мне постоянно выражает сочувствие, понимая, насколько трудно приходится в этом вопросе с моей внешностью.

Все рассмеялись, и разговор возобновился. Подобные истории случались с бедным Луковским постоянно.

Актеров без специального театрального образования среди первого поколения было большинство. Но Грановский сумел создать из всех них единый организм, заставил петь безголосых и танцевать неуклюжих.

«200 000»

В ту пору театр обычно выпускал спектакли, подобные современным мюзиклам. Такой была «Колдунья», несколько иным, но тоже музыкальным и пластическим был спектакль «200 000» по Шолом-Алейхему.

В этом спектакле Михоэлсу впервые была предоставлена полная самостоятельность. Грановский не вмешивался в работу своего премьера.

В роли Шимеле Сорокера Михоэлс испытал себя в качестве актера-автора, то есть начал проводить в жизнь тот принцип работы, о котором впоследствии много писал, думал и говорил. Но об этом позже.

Премьера «200 000» состоялась в двадцать третьем году. Отец играл в пьесе роль портного, неожиданно обласканного судьбой — он выиграл 200 000 по лотерейному билету. В начале спектакля Шимеле Сорокер, так зовут портного, сосредоточенно и важно орудует ножницами и утюгом, прищуривается, разглядывая кусок материи, как живописец новое полотно, и напевает себе под нос какую-то незатейливую мелодию. Вдруг появляются подмастерья и сообщают радостную весть — он выиграл 200 000 по лотерейному билету!

Минута ошеломления… и вот Шимеле, схватив какой-то мешок, напяливает его себе на голову в виде треуголки, скрестив руки на груди, делает шаг вперед и застывает в позе Наполеона.

Во втором акте он уже не Шимеле — теперь его зовут Семен Макарович, и он принимает у себя дельцов, заключающих с ним контракт. Конечно же, бедный Шимеле не знает, ни что такое контракт, ни как его подписывают. Но не может же он ударить в грязь лицом! Надув щеки, высунув от старания язык и закатав рукава, он старательно выводит немудреную закорючку.

Дело сделано, по этому поводу надо выпить. Непривычный к возлияниям портной моментально хмелеет. Он ходит с рюмкой вокруг стола, а два дельца-жулика (ибо, как и следовало ожидать, к нему явились жулики) кружатся вместе с ним. С каждым кругом Шимеле становится все пьянее, и песенка, которую он поет, явно свидетельствует об этом. Кончается дело, само собой, тем, что жулики оставляют наивного Шимеле без гроша. Семен Макарович опять превращается в бедного портного.

Летом после премьеры «200 000» театр поехал на гастроли в Одессу. Спектакли ГОСЕТа пользовались огромным успехом. Оперный театр, в помещении которого проходили гастроли, ежедневно был переполнен. Репетиции, спектакли, встречи, ежедневные банкеты после спектаклей — это все отнимало массу времени и сил. Конечно же, требовалась какая-то разрядка. Об одной такой разрядке вспоминает известный театровед и писатель, друг отца Александр Дейч:

«…Расскажу только об одной игре, в которую вовлек Михоэлса и меня Грановский. Однажды он пригласил нас в свой великолепный номер в „Лондонской“ гостинице. Он принял нас в роли властительного синьора, угостил вином, а затем сказал деловито: „Вот видите, товарищи, этот пакет? Я купил белую рогожу. Через час придет лучший в городе портной, снимет с вас обоих мерку и сошьет вам мичманские костюмы“.

Мы стали протестовать: „Зачем нам мичманские костюмы? И какие мы мичманы?“

Грановский сделал вид, что рассердился: „Вот она, людская неблагодарность! Тратишь время и деньги, а они еще недовольны! Подумать только, какая красота, вчера вы выступали в роли лекторов, а через несколько дней будете прогуливаться по бульвару непременно вместе, как два бравых мичмана“.

Михоэлс задумался, потом спросил меня: „Вы можете точно сказать, видали ли вы когда-нибудь в жизни мичманов и что вы о них знаете?“

Я ответил, что знаю по гоголевской „Женитьбе“ мичмана Дырку и еще хорошо знаком с бывшим мичманом Ильиным — Федором Федоровичем Раскольниковым.