Мой отец, его свинья и я - [2]

— Это было моё любимое зелёное платье! — сказала мама, показывая на снимок, где она стоит в светло-сером платьице и держит в руках молочник.

— Красиво, — сказала я и сделала вид, что ничего не заметила.

Может, мои родители сами забыли, что раньше были чёрно-белые. Потому что стыдилась этого. И они просто делали вид, будто на фотографиях в начале фотоальбома они такие же яркие, как и в конце.

Только один из наших родственников оставался чёрно-белым даже в конце: дядя Фридхельм. Дядя Фридхельм жил на Мадагаскаре и носил круглые очки. И это было всё, что я о нём знала. И то, что он чёрно-белый. До сих пор. Странно, думала я, если моим родителям удалось сделаться цветными, то почему дядя Фридхельм остался чёрно-белым? Может, как раз поэтому я никогда и не встречалась с ним? Может, его и из семьи изгнали, потому что он единственный не стал цветным? Во всяком случае, теперь ему приходится жить на Мадагаскаре. Чтобы помочь ему, думала я, нужно разузнать, как мои родители сумели сделаться цветными и почему это не удалось дяде Фридхельму.

Я взяла фотоальбом и отправилась к матери.

— Ой, покажи-ка! — обрадовалась она и добавила: — Фридхельм такой тощий, даже на Мадагаскаре не расцвёл!

Значит, так и есть. Мой дядя уехал на Мадагаскар, чтобы расцвести. Но у него не получилось. Поэтому он не может вернуться. Я представила себе, как дядя Фридхельм сидит на Мадагаскаре, грустный и чёрно-белый. С этим надо было что-то делать.

— Какая на тебе красивая красная водолазка!

— Хм. — Отец сидел, склонившись над книгой, с трубкой во рту.

— А раньше ты тоже носил такие же яркие водолазки?

— Хм.

— Или они были скорее чёрные или серые?

— Хм.

— Папа!

Он поднял взгляд:

— Водолазки мне покупала бабушка. Это была её забота!

Я позвонила бабушке.

— Когда твой отец был ещё при мне, он носил рубашки, — сказала она и добавила, что тогда он выглядел как человек.

— Белые рубашки? — спросила я.

— Ослепительно белые!

Я положила трубку. Всё-таки бабушка подтвердила мне, что раньше не было цветных рубашек.

Я ещё раз присмотрелась к чёрно-белым фотографиям в альбоме. На одной отец стоял на высокой горе с моими дедушкой и бабушкой и моим дядей. Все с рюкзаками и в тяжёлых туристских ботинках. У дедушки был очень радостный вид. У остальных — нет. На следующей фотографии мама и другие мои дедушка и бабушка сидели у дома-трейлера. Дедушка высоко поднял марлевый бинт, которым он перед этим крепил дом-трейлер к фаркопу. Я это знала, поскольку дедушка рассказывал об этом на каждом дне рождения. Сразу после истории с садистом. Мой дедушка был врачом и любил за обедом рассказывать истории из своей практики. В садистской истории речь шла о парочке, которая явилась к моему дедушке на приём поздно вечером.

— Потому что у женщины торчала иголка в заднице! — заявлял дедушка, цепляя вилкой кусок пирога. На этом месте рассказа мать всякий раз бросала на дедушку сердитый взгляд. Но дедушка всё равно продолжал: — И сидела она так глубоко, что без помощи врача уже не вынималась! — И засовывал пирог в рот. Жуя, он говорил: — Потому что они были приверженцы садомазохизма, если вы знаете, что это такое, — и довольно откидывался на спинку стула.

Когда дедушка рассказывал эту историю в самый первый раз, я спросила у матери, что такое «задница».

— Это приличное название жопы, — сказала бабушка, а мать после этого добавила, что бабушка наша из деревни, на что отец сильно рассердился.

Я захлопнула фотоальбом. Так я и не продвинулась дальше. Если я не могу разузнать, что делали мои родные для того, чтобы стать цветными, то, может, проще узнать, что же дядя Фридхельм делал неправильно?

Я застала мать в коридоре, она стояла на стремянке и сверлила в стене дырки. Дрель ей подарил на Рождество отец.

— Мама, — крикнула я сквозь шум дрели, — а почему это дяде Фридхельму так плохо на Мадагаскаре?

Мать выключила дрель.

— Понятия не имею, детка, — сказала она.

— У него много друзей?

— Я же сказала, не знаю!

Мать снова включила дрель.

— А разве людям он не кажется странным?

— Вполне возможно, — сказала мать и вонзилась дрелью в стену.

Я пошла в свою комнату и легла на кровать. Должно быть, дядя Фридхельм очень несчастлив — быть таким чёрно-белым среди разноцветных людей. На улице и в кафе на него наверняка оглядываются. Может, они думают, что у дяди Фридхельма какая-нибудь заразная болезнь, и поэтому не хотят с ним водиться. В конце концов, им же не хочется, чтобы весь Мадагаскар стал чёрно-белым. Минуточку, весь Мадагаскар? Я вскочила с кровати и побежала в гостиную. Фотоальбом всё ещё лежал на столе. Я раскрыла его на том месте, где они стоят на горе с рюкзаками. Там всё было чёрно-белым. Теперь ясно, подумала я, почему бабушка ничего не хотела говорить про водолазки. Она сама раньше была чёрно-белая. Дедушка тоже. И горы. Весь мир, должно быть, раньше был чёрно-белый. Может быть, подумала я, дело вовсе не в моём дяде. Он не стал цветным, потому что Мадагаскар не стал цветным, в отличие от всего остального мира. Если бы он приехал домой, он бы расцвёл. Я нашла решение. Я могла бы ему помочь. Я села в своей комнате за письменный стол.