Мой любимый крестоносец. Фея тумана - [41]

Я взял её за подбородок и заставил поглядеть мне в глаза.

— Значит, вы не верите в беззаветную любовь и преданность? Весьма прискорбно. А я вот верю. Ведь если бы в жизни не было ничего такого — разве стоила бы эта жизнь того, чтобы её воспевать?

Гита ответила не сразу:

— Ты мечтатель, Ральф. Возвышенный и наивный мечтатель. Но, клянусь Пречистой Девой, — это восхищает меня в тебе. Наверное, чудесно быть любимой таким, как ты... если, конечно, можешь ответить на такое чувство. Но я не могу. И виновата перед тобой, что однажды дала надежду на взаимность. Поверь мне, Ральф, не будь Эдгара... Ведь лучше тебя я никого не встречала. Но я не хочу больше оскорблять тебя надеждой. Если ты и дорог мне, то только как брат, милый и добрый брат, которого у меня никогда не было, но которого я всегда хотела иметь.

Я отвёл глаза. Я не хотел быть её братом. Я хотел её всю. До косточек. Но пока придётся довольствоваться малым. Поэтому я взял маленькие руки моей госпожи в свои и проговорил:

— Я всегда буду рядом. Без вас моя жизнь не имеет смысла, помните об этом...

И всё пошло по-прежнему. Разве что мы стали меньше времени проводить вместе. Но в этом были свои преимущества — избегая меня, Гита больше не взваливала на меня столько работы, предпочитая справляться сама. И хотя конец лета и начало осени весьма хлопотное время в хозяйстве, я частенько бывал совершенно свободен и мог подолгу охотиться в фэнах.

Гита также частенько покидала Тауэр-Вейк, и я догадывался, что не всегда её отлучки связаны с делами. Стоило только взглянуть, какой она возвращалась — счастливой, взволнованной, задумчивой.

Однако если они и встречались с графом, то делали это столь скрытно, что долгое время никто не подозревал об этих встречах. Впрочем, такие вещи невозможно держать в тайне, тем более что леди Гита иной раз брала с собой Милдрэд, а малышка по возвращении домой пыталась сообщить всем и каждому, что виделась с отцом. На её лепет пока не обращали внимания, но время шло, и чем лучше будет говорить девочка, тем больше людей станут прислушиваться к её словам.

Осень в этом году выдалась прекрасная — стояли тёплые дни, полные сладкой истомы; они медлительно текли, словно расплавленное золото, сменяясь долгими синими сумерками. Воздух был напоен ароматом спелых плодов и дыма сожжённых листьев. Деревья сбрасывали летний наряд, сверкая всеми оттенками золота, огненными гроздьями горели рябины. Весь мир пребывал в покое после обильного, плодоносного лета.

Гита по-прежнему светилась счастьем, и её отлучки из поместья становились всё чаще. Объяснения находились — то она якобы непременно должна посетить сестру Отилию в обители или же отправиться погостить к подруге Элдре. Но я-то знал, куда она едет, ибо однажды после соколиной охоты направился не в Тауэр-Вейк, а завернул в недавно отстроенную после пожара усадьбу Ньюторп. Как я и ожидал, Гиты там не оказалось. Но зато я попал в Ньюторп как раз в один из тех коротких периодов, когда там находился сам хозяин, рыжий Альрик, и мы пропьянствовали с ним ночь напролёт. В последнее время Альрик совсем забросил дела, без меры пил и водил дружбу с нормандскими баронами.

Но не о нём речь. Оказавшись в Ньюторпе, я и словом не обмолвился о том, что меня привело сюда желание ещё раз посыпать солью собственную рану, то есть убедиться, что леди Гита лжёт нам всем. Однако я тотчас заметил, что Элдра нервничает. Хозяйка Ньюторпа была привлекательной и спокойной саксонкой, и во время нашей с Альриком попойки держалась ровно, ни в чём не переча мужу, хотя порой в её глазах и читался укор. Некогда об Альрике и Элдре говорили как о самой нежной и любящей супружеской чете в Норфолкшире. И что удивительно, в этой семье всё пошло вкривь и вкось именно после того, как Элдра наконец-то принесла мужу долгожданного наследника, славного карапуза Торкиля. Любой отец мог бы гордиться таким сыном, однако Альрик, похоже, не больно его жаловал. Когда малыш поднял рёв, перепуганный нашими пьяными воплями и грохотом оловянных кружек по столешнице, Альрик, не оборачиваясь, велел жене унести это отродье. Такое обращение тана с женой и сыном покоробило меня, но, чёрт побери, мне не было никакого дела до неладов в этой семье.

У каждого своя нужда, и я был благодарен Альрику, когда на другой день он отвёз меня, ещё не пришедшего в себя от хмеля, в городок Даунхем к разбитной вдове местного перчаточника. Я не вылезал из её постели двое суток, а на обратном пути долго смывал с себя грехи в холодных речных водах. А как иначе я мог предстать перед прекрасными очами своей леди?

И странное дело — прошло уже довольно много времени, а Гита Вейк по-прежнему оставалась в Норфолке вне всяких подозрений. Где бы ни собирались люди, о ней отзывались с неизменным уважением, к её советам прислушивались, хвалили умение вести дела. Похоже, все уже свыклись с тем, что она живёт без мужа.

Но с наступление угрюмой и тёмной зимы кое-что изменилось — и прежде всего во мне самом. Теперь меня уже не тянуло разъезжать по гостям или охотиться, и всё больше времени я проводил у очага, где витали запахи похлёбки и яблочного пирога. Прежде я так любил это зимнее время, однако именно теперь, в этом благостном домашнем покое, меня начало снедать некое чувство, временами становившееся столь сильным, что я начинал задыхаться. Я не знал его имени, пока в один прекрасный день не понял — это ненависть.