Мой любимый крестоносец. Фея тумана - [42]

Только благодаря привычке к праздности я не натворил бед. И вот я валялся в своём алькове за занавесью или наигрывал на лютне, глядя на пылающий в очаге торф, размышлял или прислушивался к новостям, которые приносили редкие путники. От них я узнал, что влюблённый в Гиту мальчишка д’Обиньи в начале зимы был обручён с девицей из Линкольншира, а шериф де Чени, также разуверившись получить благословение графа на брак с леди из фэнленда, женился на некой леди из Нориджа.

Впрочем, нашему молодому, но расторопному шерифу пока было недосуг налаживать супружескую жизнь, так как в графстве объявились разбойники: на дорогах участились грабежи, случилось два-три убийства, и шериф сбивался с ног, чтобы изловить злодеев, — и всё безрезультатно. Разбойники исчезали, едва почуяв опасность, и появлялись вновь, как только люди шерифа, обрыскав весь Норфолк, возвращались по домам. Поэтому сейчас на всех дорогах графства патрулируют отряды стражи, выставлены дозоры, однако редкий путник рискует выехать из дома без собственной охраны.

Эти тревожные известия вызывали у меня только праздное любопытство. Но однажды я услышал кое-что, заставившее меня призадуматься. Утрэд, ездивший с поручением госпожи, поведал о Гуго Бигоде — этот ловкий малый, оказывается, вымолил у короля прощение за мятеж, стал после смерти старшего брата наследником всех маноров Бигодов в Саффолкшире и неплохо управляет ими, даже начал возводить собственный замок.

Чёртов Гуго! Этот вынырнет откуда угодно... У меня были все основания ненавидеть и его, но старая ненависть к приятелю, едва не отправившему меня на тот свет, давно сошла на нет, зато воспоминания о весёлых денёчках с Гуго, о его бесшабашном обаянии и прежней нашей дружбе, как ни странно, остались живы.

Мне стало горько от мысли о том, как прискорбно разошлись наши судьбы. Гуго ныне в почёте, его дела идут в гору, а я, обременённый несчастной любовью, окончательно обленившийся, заросший и обрюзгший, влачу жалкое существование рядом с женщиной, для которой я — никто... Между прочим, я не удивлюсь, если окажется, что разбойничьи налёты на владения Эдгара Норфолкского — дело рук Гуго. Графство Саффолк — вон оно, рукой подать, а Гуго Бигод не тот человек, чтобы забыть, как опозорил его Эдгар...

Вскоре после Рождества леди Гита вновь собралась в дорогу, и я твёрдо заявил, что ввиду тревожной ситуации в графстве намерен сопровождать её. Я знал, куда она направляется, — Гита была необычно оживлена и собиралась надеть свой великолепный беличий плащ с капюшоном.

Поначалу моя госпожа и слышать не хотела об этом, и тогда я, без лишних слов, отправился на конюшню и стал седлать своего мерина. Гита наконец не выдержала:

— Ради всего святого, Ральф, неужели ты не понимаешь, куда я еду?

Я взглянул на неё поверх седла, которое прилаживал на спине мерина:

— Понимаю. Но если он готов подвергнуть вас опасности, когда в крае неспокойно, я не таков.

Гита тут же принялась оправдывать Эдгара, уверяя, что сама подала знак для встречи, но вскоре сникла под моим взглядом. Её, как и любую женщину, не могли не волновать слухи о разбойниках — недаром в последнее время она не брала с собой дочь. А с моей молчаливой преданностью Гита уже свыклась, к тому же я был не более чем брат.

И всё-таки она не была настолько немилосердна, чтобы заставить меня присутствовать при её встрече с любовником. Поэтому когда мы добрались до церкви Святого Дунстана, Гита настояла, чтобы я не сопровождал её далее. Села в одну из всегда ожидавших в протоке близ церкви плоскодонок и, ловко управляясь с шестом, исчезла в сумраке.

Мне вдруг нестерпимо захотелось узнать, где же находится их любовное гнёздышко. Это было как зуд в уже затягивающейся ране, с которым ничего не поделать, если не хочешь вызвать новую вспышку боли. Но этой боли и требовала моя ненависть, разраставшаяся день ото дня. Поэтому я прыгнул в другой челнок и двинулся вдоль русла одного из ручьёв туда, где ещё не совсем растворился во мгле огонёк фонаря на носу лодки Гиты.

Окрестности, как одеяло, укутывал белёсый туман. Это была обычная для этих мест мгла, днём исчезавшая в лучах солнца, но вновь сгущавшаяся в сумерках. И всё, что от меня требовалось, — не потерять отблеск фонаря плывшей впереди плоскодонки да беззвучно орудовать шестом. Я не хотел, чтобы Гита меня обнаружила, и был доволен, что ночь так темна. Высоко вверху, над пластами тумана, должно быть, светила луна, и от этого туман переливался и струился бледными полосами вперемешку с тьмой, обтекая стволы нагих деревьев.

Наконец я заметил сквозь туман свет. Всплески, доносившиеся со стороны лодки Гиты, стали более торопливыми. Я же приотстал и причалил у ближайшего берегового откоса, вытащил на него челнок и стал пробираться через мокрые заросли.

Словно для того, чтобы я мог лучше видеть, туман неожиданно расступился, и передо мной открылось озеро, а посреди него — поросший деревьями островок. Он походил на клочок окрестных лесов, упавший в тихую заводь и удерживаемый на плаву только собственным отражением. На островке под деревьями горел костёр, освещая обычный для фэнов дом с высокой тростниковой кровлей и гладкими, чисто выбеленными стенами. У костра я заметил силуэт мужчины; он заспешил к берегу — и я узнал графа Эдгара.