Мой любимый крестоносец. Дочь короля - [39]

Часовня Святой Хильды была небольшой. В нише стены стояло изваяние святой, выполненное из дерева, раскрашенное и позолоченное. Здесь царил полумрак, лишь на небольшом алтаре поблескивал золотой ковчег с мощами.

Я прикрепила свою свечу и хотела опуститься на колени, когда Отилия неожиданно подошла:

— Гита, моё милое Лунное Серебро, не делай того, что задумала.

Я молчала, даже почувствовала лёгкое раздражение. Она же продолжала:

— Если ты сегодня уйдёшь, то уже не будешь одной из нас. Ты больше не вернёшься.

Я нервно улыбнулась, скрывая, что от её слов мне стало несколько не по себе. Ведь уже не раз случалось, что слова Отилии оказывались верны. Она говорила о разных вещах, словно зная все наперёд, и, как я заметила, её саму порой пугало это. Поэтому я постаралась ответить ей даже с напускной бравадой:

— Ты говоришь как пророчица, Отил. А ведь на деле ты всего-навсего молоденькая девочка шестнадцати лет. Поэтому лучше помолись, как умеешь только ты. Чтобы меня не подловили и моя отлучка, как и ранее, осталась известной только нам.

Я постаралась отвлечься, глядела на огонёк свечи, тихо читая «Pater noster»[36], и мне стало казаться, что сияние огонька словно окутало и согрело меня... зачаровало. Мне стало даже хорошо и не хотелось никуда идти. Было такое ощущение, словно что-то удерживает меня здесь.

Но всё же я встала и вышла. Ночь пронзила меня холодом и мраком. Здесь, с западной стороны монастырских построек, располагался сад-гербариум, за которым в ограде была небольшая калитка. От неё тропинка вела к лесу, где мы обычно собирали хворост. А там, через пару миль, стоял старый каменный крест, установленный много лет назад. И возле креста меня ждал сын моего крестьянского старосты Цедрика, Утрэд, который стал солдатом, так как не смог полюбить работу на земле. Последнее время он служил у некой леди Риган из Незерби и был вполне доволен своим местом. И если он оставил всё, чтобы предупредить меня, значит в моих владениях и впрямь не всё ладно.

Я торопилась, почти бежала через ночной лес, поскальзываясь на мокрых листьях и еле находя тропинку в тумане. Однако я хорошо знала округу и вскоре увидела проступающие сквозь туман очертания креста. Рядом стоял Утрэд, кормил с ладони мохнатую низкорослую лошадку. Увидев меня, он шагнул навстречу, набросил на мои плечи свой широкий шерстяной плащ:

— Вы пришли! Да благословит вас Пречистая Дева.

— Я промочила ноги, — проворчала я. — Давай выкладывай, что случилось, да только быстро.

— Быстро? Тогда просто скажу: люди аббата из Бери-Сент-Эдмундса напали на деревню. Они жгли, насиловали, убивали.

Я только и смогла выдохнуть:

— Не может быть!..

Тогда он мне все рассказал. Оказалось, что аббат Ансельм отложил выплату положенного оброка только до Рождества. Это казалось абсурдным — где люди могли найти деньги, особенно зимой? Но Ансельм был слишком разгневан тем, что женщины избили его поверенного, и не желал проявлять снисхождения. Он только заменил натуральный оброк денежной выплатой, зная, что в фэнах люди промышляют рыбой и могут её продавать. Забыв при этом, что во времена неурожая все добытое идёт исключительно на пропитание. К тому же Ансельму донесли, что люди занялись охотой на птиц, а это уже считалось браконьерством.

— Вы не должны были поступать противозаконно, — заметила я.

— А законно ли заставлять людей добывать деньги разбоем?

Я понимала, что он имел в виду. В голодное время люди часто выходят на большую дорогу, а это ли не способ внести оброк деньгами.

— Ты что-то путаешь, Утрэд. Тот, кто уплачивает аббату подати, сам находится под его покровительством. И аббат Ансельм не мог быть к вам столь несправедлив. Если бы дела и впрямь обстояли так плохо, он бы не стал обдирать вас, как липку, ведь землевладелец не заинтересован в разорении своих людей. Они основа его богатства.

— Да ну? — хмыкнул Утрэд. — Клянусь Святым Дунстаном, ты попросту ничего не понимаешь, девушка.

И принялся объяснять. Впереди ещё два долгих зимних месяца, а крестьяне голодают уже сейчас. В фэнах, конечно, они могли прокормиться угрями и рыбой. Улов можно продавать на рынках, но нехватка зерновых привела к росту цен и на рыбу, поэтому её могут покупать лишь те, кто побогаче. Кроме того, желудки, привыкшие к хорошему ломтю хлеба, никак не насытить болотной живностью. Люди голодают и болеют, а старики и дети стали умирать уже сейчас. Что же ожидает крестьян, когда настанут ещё более голодные времена? Тут и продажа остатков шерсти не поможет — прибыли от этого нет как нет после того, как власти запретили повышать цену на шерсть.

В темноте я еле различала лицо Утрэда. Он говорил глухо и печально, но вот в его голосе послышались рычащие интонации. Он поведал, как управляющий аббата в моих землях, некий Уло, пообещал отложить выплату, если ему отдадут Эйвоту. Эйвота была сестрой Утрэда и слыла первой красоткой в фэнленде. Прошлой весной она вышла замуж за моего пасечника Хродерава, но это не помешало Уло заглядываться на неё. И он нашёл способ заполучить красавицу, забыв при этом, что Эйвота — свободная женщина и жена йомена. Поэтому требование Уло сочли неслыханным и никак на него не отреагировали. Тогда управляющий решил забрать Эйвоту силой и напал со своими людьми на возвращающихся из церкви женщин. И хотя сама Эйвота смогла вырваться и убежать, но другие не успели. Они попали в руки людей Уло, а те, распалённые вседозволенностью, набросились на них, издевались, насиловали.