Мой лучший друг - [45]

Прежде все было ясно и определенно. А что будет, если поставят меня на прикол? Я ведь ничего не умею делать, кроме как спасать корабли, швартоваться в любую погоду и, если надо, по суткам не покидать мостика. А кому это нужно на берегу?

Честно говоря, в родном своем доме я на положении гостя. Приятно, когда с твоим приходом воцаряется праздник. Жена берет справку по уходу за якобы больным сыном, тот, в свою очередь, перестает рвать штаны по заборам, изо всех сил начинает учить уроки и с первого слова мамы кидается в магазин за продуктами, бегает за билетами в кино, моет после обеда посуду.

Но как только начинается процесс привыкания, жена вспоминает, что ей пора на работу, а в дневнике сына появляется жирная двойка и любезная просьба к родителям наведаться в школу, я выбираю якоря и смываюсь.

В нашей квартире все до последнего гвоздика вбито руками жены. Я гость. Меня пугало положение настоящего члена семьи.

Вернется «Зевс», ко мне в гости ввалятся «швэды», неуклюжие, неотесанные парни. Они и скрывать-то ничего толком не умеют. Когда «Зевс» уходил, парни нагрянули в палату. Халаты на них как детские распашонки. И самый большой из них — боцман Санька Сарафанов — вдруг не выдержал:

— Мне вас жаль, Вадим Сергеевич…

Я прогнал их.

— Рано вы меня отпеваете!

«Швэды»… Одному мне позволяют они так называть себя. А пошло это вот откуда. Прислали на «Зевс» пятерых демобилизованных солдат. Маялся я с ними много. Пехота! Но парни здоровые. Научились понимать морское дело.

Вернулись из плавания — кинулись в город купить подходящую одежду. Кроме солдатской справы, ничего у ребят не было. В море не требовалось, а тут — весна, земля, девчата…

День выдался жаркий. Сижу я в каюте, готовлюсь к балансовой комиссии.

Вдруг слышу: на палубе шум, гам. Выхожу. А это мои парни вернулись с берега. Рожи, как медные тазы на солнце, так и сияют. На парнях невообразимые наряды: черные костюмы, зеленые, сто лет назад вышедшие из моды шляпы, галстуки на парнях, как на коровах седла, и в довершение всего на лапищах зимние кожаные перчатки.

— Все на нас оглядывались, товарищ капитан, — с важным видом докладывает мне Сарафанов. — Видят, мы приоделись, — за иностранцев приняли! Швэды, говорят, приехали. Это про нас-то…

С тех пор я начал их звать швэдами. Пробовали и другие.

Но парни поняли, что к чему, прижали одного, второго, и охотники перевелись.

Сколько у меня с ними связано… Все последние четыре года. И радости, и нерадости, и ураганы, каждый из которых мог стать последним не только для тех, кого мы спасали, но и для нас самих.

Думаю, как я без вас жить буду, черти полосатые? Не представляю я себя без «Зевса», без швэдов — и точка.

Разволновался я, закурил и открыл форточку. Вломился тугой ветер, занавески поплыли, как паруса.

За окном не переставал дождь. И слышалось, как жалобно метались рябины вдоль тротуара, изо всех сил удерживая не успевшую пожелтеть листву. Завтра деревья будут голыми. Известно, на Камчатке листва не успевает облететь. Августовский циклон срывает ее намного раньше времени.

Перед полуночью я принял сводку, в которой не было никаких отклонений. Выключил свет, прилег на диван. Было холодно. Ветер доставал меня. И мне казалось, что я в своей каюте, когда вот так же в иллюминатор вламывается соленый свежак, и нет-нет да и залетают шумные брызги подкатившей под борт волны.

От знакомого ощущения пощипывало сердце. Дома мне не позволяют открывать форточки. Берегут меня. Если бы жена моя могла понять, как не хватало глазам пустынного горизонта: в окна квартиры глядят бесчисленные окна близкого дома; понять, как мне тесно и душно…

«Ну, что, — грустно улыбнулся я в темноту, мысленно обращаясь к жене. — Вот лежу на ветру. И ты меня не достанешь…»

Длинный телефонный звонок сорвал меня с дивана. И только наткнувшись на стул и полетев вместе с ним на пол, я осознал, что нахожусь не на судне и не вахтенный с мостика звонит мне…

Чертыхнувшись, я поспешил к столу и нашарил в темноте трубку.

— Слушаю. Дежурный диспетчер Клязьмин, — ответил я по всей форме.

Взволнованный женский голос спросил:

— Скажите, когда возвращается «Безымянный»?

Если бы вдруг меня схватили за горло, это было бы меньше неожиданностью, чем то, что я сейчас услыхал.

— Повторите, — сказал я севшим голосом.

И, не меняя интонации, как заученное, женщина повторила:

— Скажите, когда возвращается «Безымянный»?

Что она там, пьяна, что ли, и решила меня разыграть? Я хотел бросить трубку. Нет, разыгрывать не могла. Слишком нехорошая вышла бы шутка. А если всерьез, то что, эта женщина на Луне обитала и ничего не знает?

— Кто спрашивает? — мне надо было выиграть время, чтобы прийти в себя.

— Понимаете, я жена моториста Авинова. Он должен давно прийти. И почему-то не приходит, — по-детски расстроенно произнесла женщина.

И от этих слов повеяло чем-то потусторонним, ведь «Безымянный» утонул… Я оглянулся на черное окно, к которому прилип рябиновый листок, включил свет и увидел карту необъятного Тихого океана с жалкими, затерянными в пространстве флажками траулеров.

Мне стало холодно и жутко и показалось, что женщина… не в себе…