Мой лучший друг - [31]

Окунь, какой имелся на борту, был заморожен. Сварена туковая мука. Парни, работавшие на нижних палубах по двенадцать часов в сутки и не имевшие времени побриться, почитать книжку, теперь тяжело отсыпались.

Над огромным ледовым миром летел серый колючий снег — сутки, вторые, третьи… Но все на свете имеет начало и конец. Поступила команда выходить изо льда.

«Капитанские часы» теперь слушали вполуха — ничего интересного не предвиделось.

Но что это? Все в рубке смолкли и на цыпочках потянулись к открытой двери Серафима.

— Кто такой?

— Тише. Вроде «Кунжик». Вот дает…

Как взрыв, прозвучали слова какого-то «Кунжика»: «Имею на борту триста центнеров. Нахожусь на лову…» Когда это он успел? Другие лишь к утру придут к чистой воде…

Несколько плавбаз наперебой стали зазывать удачливого к себе, сообщали координаты. Некоторые были недалеко от него. Вот повезет кому-то в эти безрыбные дни!

Синельников слушал, слушал и вдруг взял микрофон.

— «Кунжик», прошу на связь. Говорит «Чукотка». Нахожусь в координатах…

И тут у меня чуть глаза на лоб не полезли, а рулевой даже поперхнулся дымом папиросы.

— Вы ошиблись, Петрович, — поправил я его. — Это же много южнее, у самой открытой воды.

— Молчок, — прошипел Синельников, прикрыв ладонью микрофон. — Не твое дело. — И сказал в эфир безразличным тоном: — Кому сдавать — право хозяина. На всякий случай мы не отказываемся принять. Если согласны, подходите.

— «Чукотка», как вы там очутились? — спросил кто-то недоверчиво, — Ведь утром вы сообщали, что были… — И голос назвал нашу истинную точку.

Синельников не обратил на это внимания.

— Не слышу ответа «Кунжика»! — сказал он.

— Согласны, согласны, уточните координаты…

Синельников еще раз дал мнимые широту, долготу и добавил:

— От вас это в паре часов хода.

На самом деле — много больше, да не по чистой воде, а сквозь льды… Синельников выключил радиотелефон, метнулся в другой угол рубки и перевел ручку телеграфа на «средний», закурил и тут же двинул на «полный».

Через несколько минут в рубке показался старший механик.

— Куда столь стремительно? — полюбопытствовал он. — Спасать кого-то?

— Спасаться, — буркнул Синельников.

По палубе шарил туда-сюда кружок неяркого света от фонаря на клотике, скрежетал по бортам лед. Стармех понял, что его не хотят посвятить в дела, и, наверное, догадался: творится что-то неладное. Он покряхтел, повздыхал, обвел взглядом наши окаменевшие лица и ушел.

«Хитрец, — думал я о Синельникове. — Всех надуть хочет. Но ведь туда не меньше восьми часов хода, если даже не брать в расчет, что может встретиться плотное ледовое поле».

Не прошло и часа, как мы действительно вошли в серьезный лед. Замедлив ход, «Чукотка» то и дело вздрагивала и на мгновение останавливалась, столкнувшись с крупной льдиной.

Опять показался стармех. Он сумрачно сказал Синельникову:

— Двигун греется. Надо ход сбавить. Еще час такого хода, и запорем двигатель…

— Ну, тебя и будем судить, — жестко кинул ему Синельников.

«Чукотка» рвалась, как обезумевшая, не разбирая дороги. Синельников включил было прожектор. Начал маневрировать от разводья к разводью, где с меньшим напором можно было продвинуться. Но вскоре бросил это занятие, оно удлиняло путь.

Синельников жадно курил, ходил по рубке, как заводной. Потом он исчез. А когда через полчаса вернулся, от него разило водкой. Да, он рискнул пойти ва-банк. Ему нужен был успех. Неважно, какой ценой.

— Сколько прошли?

— Десять миль.

— Нет, а всего, всего… — жарко выдохнул он.

— Ну, а всего двадцать пять.

— Эх, была не была! — воскликнул Синельников и перевел рубку телеграфа на «самый полный».

Что он делает! Этим ходом разрешается пользоваться лишь на швартовке, когда нужно быстро маневрировать. Этим ходом идут на помощь терпящим бедствие…

Зазвонил телефон. Синельников взял трубку.

— Не лезь не в свое дело! — сказал он грубо. — Лучше занимайся электрочастью. А в свободное время — стенгазетой, проводи политзанятия… Что-о-о? Ты что, спросонья? Тоже мне, помполит нашелся!

И резко бросил трубку. Я понял: звонил электромеханик, член партийного бюро, который на время отсутствия Александра Ивановича возглавлял сейчас парторганизацию.

Подойдя вплотную, я сказал Синельникову:

— Петрович, опомнись… не туда гребешь…

— Если вахта невмоготу, проваливай! — он отвернулся.

Нет, мне уходить нельзя. Нельзя бросать вахту, оставлять Синельникова одного.

Я думал, электромеханик появится в рубке, приведет Синельникова в чувство. Но тот не появился. Видать, спасовал.

Из радиорубки выглянул озабоченный Серафим, сказал сконфуженно:

— «Кунжик» вызывает. Просит выйти на связь.

— Не отвечай ему, — бросил Синельников и послал меня на верхний мостик:

— Погляди, не видать огней?

Я вышел. Свистел ветер и трещал лед. Искры летели из трубы, будто «Чукотку» ранили, и хлестала кроваво-огненная струя. Звезды затянулись тучами.

Ни огонька вокруг. Воровская ночь…

Я сдал вахту, но уснуть не мог. Никогда еще не бывало такого позорища на «Чукотке». Как же мы будем глядеть в глаза парням с других плавбаз? Ведь все узнают. Поднимут вахтенный журнал, а там записано: где стояли, когда двинулись, сколько шли… Позор-то какой, позор-то…