Мой инсульт был мне наукой - [21]

Мне казалось, что я просидела в гостиной одна целую вечность. Когда в дверях появился Стив, мы не обменялись с ним ни единым словом. Я протянула ему карточку своего врача, и он немедленно позвонил ей и узнал, что делать. Не теряя времени, он помог мне спуститься по лестнице и вывел на улицу. Там он заботливо довел меня до машины, пристегнул ремень и откинул назад спинку сиденья. Мою голову он обмотал шарфом, чтобы защитить глаза от света. Сказав несколько утешительных слов, он ободряюще похлопал меня по коленке и повез в больницу Маунт-Оберн.

Когда мы доехали до больницы, я по-прежнему была в сознании, но явно начинала бредить. Меня усадили в кресло-каталку и повезли в приемную. Было ясно, что Стив очень расстроен безразличием персонала больницы к тяжести моего состояния, но он послушно заполнил необходимые бумаги и помог мне расписаться. Пока мы ждали своей очереди, я почувствовала, как силы покидают меня, я сдулась, как воздушный шарик, обвиснув у себя на коленях, и погрузилась в полубессознательное состояние. Стив настоял на том, чтобы мной занялись немедленно!

Меня повезли в кабинет, чтобы сделать компьютерную томографию мозга. Там меня подняли с кресла и положили на каталку томографа. Несмотря на пульсирующую боль в голове, которой вторил рокот мотора этого устройства, я была более или менее в сознании, чтобы получить хотя бы некоторое удовлетворение, узнав, что диагноз, который я сама себе поставила, правильный. У меня была редкая форма инсульта. Левое полушарие мозга было поражено обширным кровоизлиянием. Хотя я этого и не помню, судя по моим медицинским документам, мне вкололи стероиды, чтобы замедлить развитие воспаления.

Было решено немедленно везти меня в Массачусетскую больницу общего профиля. Каталку, на которой я лежала, загрузили в машину скорой помощи и закрепили там, чтобы ехать через Бостон. Я помню, что вместе со мной поехал один добросердечный сотрудник скорой помощи. Он заботливо укрыл меня одеялом и прикрыл мне лицо курткой, чтобы свет не бил в глаза. Мне было приятно его прикосновение, а его доброта и внимание были для меня просто бесценны.

Наконец-то я избавилась от забот. Я свернулась в шарик-эмбрион, лежала и ждала. Я понимала, что в это утро мне довелось наблюдать, как шаг за шагом разрушались замысловатые нейронные сети моего мозга. Собственная жизнь всегда восхищала меня как великолепное физическое воплощение записанной в ДНК программы и того ярчайшего генофонда, который ее породил. Мне повезло в течение 37 лет наслаждаться проворной мозаикой электрифицированной биохимии своего тела. В фантазиях я, как и многие другие, мечтала умереть в сознании, потому что хотела стать свидетельницей такого удивительного события, как последний переход от жизни к смерти.

Незадолго до полудня 10 декабря 1996 года наэлектризованность моего молекулярного тела поблекла, и я ощутила удивительный прилив сил, когда когнитивная составляющая психики отказалась от связи с физической механикой тела и от своей власти над ней. Меня приняла в свои глубины неприкосновенная оболочка с безмолвным сознанием и безмятежным сердцем, и я ощутила колоссальный прилив энергии. Мое тело обмякло, а сознание поднялось и замедлилось. Я ясно поняла, что перестала быть хореографом собственной жизни. В отсутствие зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса и страха я почувствовала, как мой дух отказывается от привязанности к телу, и тогда боль отступила.

Глава 7 Превращение в младенца

Когда меня привезли в отделение скорой помощи Массачусетской больницы, я оказалась в центре такого круговорота, что его можно было сравнить разве что с гудящим пчелиным ульем. Во всем своем увечном теле я ощущала тяжесть и ужасную слабость. Я была совсем без сил ― как воздушный шарик, который сдулся. Сотрудники больницы толпились вокруг каталки. Яркий свет и громкие звуки били меня по голове с жестокостью грабителей, требуя к себе больше внимания, чем я была в состоянии сконцентрировать, чтобы их утихомирить.

"Ответьте на это, сожмите то, распишитесь здесь!" ― требовали они, и я, находившаяся в полубессознательном состоянии, думала: "Какой бред! Вы что, не видите, как мне плохо? Люди, вы в своем уме? Не спешите! Я вас не понимаю! Наберитесь терпения! Успокойтесь! Мне больно! Зачем эта неразбериха?" Чем настойчивее они пытались что-то из меня вытянуть, тем сильнее я желала найти поддержку внутри себя. Я была измучена беспрестанными прикосновениями, прощупываниями и уколами, от которых меня корчило, как слизняка, посыпанного солью. Мне хотелось закричать: "Оставьте меня в покое!" ― но у меня отказал голос. Они меня не слышали, потому что не могли читать мои мысли. Отчаявшись добиться, чтобы меня оставили в покое, я лишилась чувств, словно раненый зверь.

Когда через некоторое время я снова пришла в себя, меня поразило открытие, что я еще жива. (Я от всей души благодарна профессиональным медикам, которые добились стабилизации моего состояния и дали мне шанс вернуться к жизни, хотя тогда еще никто не представлял, какие функции и в какой степени мне удастся восстановить.) Меня облачили в стандартный больничный халат и оставили отдыхать в одноместной палате. Койка была немного приподнята, так что моя по-прежнему болевшая голова слегка возвышалась на подушке. Лишившись своего обычного источника сил, тело вдавилось в койку как кусок тяжелого металла, который я не могла даже сдвинуть с места. Я не могла определить, как расположено мое тело, где оно начинается и где заканчивается. Лишившись обычного чувства собственных физических границ, я ощущала единство с громадной вселенной. В голове пульсировала мучительная боль, гремевшая как гром, сопровождаемый бурей белых молний, картинно бушевавшей перед моими закрытыми глазами. Малейшая попытка изменить положение тела требовала больше сил, чем у меня было. Даже от простого вдоха болели ребра, а свет, падавший в глаза, жег мозг как огонь. Я не могла сказать об этом и попыталась добиться, чтобы свет убавили, зарывшись лицом в простыню.