Мой инсульт был мне наукой - [20]

В конце концов ей удалось понять достаточно, чтобы догадаться, кто я и что мне нужно. Она сказала: "Поезжайте в больницу Маунт-Оберн". Однако, хотя я слышала ее слова, я не могла уловить их смысл. Едва не отчаявшись, я подумала: "Если б она только говорила медленнее и четче, может быть, я бы поняла, может быть, разобрала бы, что она говорит". Вдохновившись этой надеждой, я взмолилась как могла, выдавив из себя слова: "Еще раз". Понимая всю серьезность ситуации, она медленно повторила: "Поезжайте в больницу Маунт-Оберн". Но я снова не разобрала ни слова. Понимая, что у меня случилось тяжелое неврологическое расстройство, и от всей души мне сочувствуя, она терпеливо повторяла указания. Услышав их несколько раз, я смогла связать эти звуки с их смыслом и разобрать, что она пыталась мне сказать. Досадуя на себя за неспособность понять такие простые слова, я снова подготовила к работе свой голосовой насос и худо-бедно смогла донести до нее, что мне скоро придут на помощь, и мы ей перезвоним.

Не обязательно быть нейробиологом, чтобы понять, что в то время происходило у меня в мозгу. Чем дольше кровь из разорванного сосуда изливалась в кору мозга, тем обширнее становилось поражение мозговой ткани и тем больше когнитивных способностей я утрачивала. Хотя собственно разрыв АВМ и произошел в районе середины задней части коры моего левого полушария, к тому времени у меня нарушилась уже и работа клеток лобной доли левого полушария, отвечающих за способность говорить. Вполне предсказуемо, что, когда кровь прервала потоки информации, передающейся между двумя речевыми центрами мозга (передним ― зоной Брока и задним ― зоной Вернике), я уже не могла ни пользоваться речью для выражения своих мыслей, ни понимать речь других. Однако меня в тот момент особенно беспокоило то, что я утратила способность управлять работой голосовых связок. Я по-прежнему боялась, что у меня могут быть повреждены центры варолиева моста в мозговом стволе, в том числе центры управления дыханием.

Чувствуя себя усталой и побитой, я повесила трубку. Встав из-за стола, я замотала голову шарфом, чтобы свет не так бил в глаза. Вспомнив, что входная дверь закрыта на засов, я медленно, шаг за шагом, спустилась по лестнице на первый этаж, опираясь о перила. Приготовившись ждать помощи и больше не заботясь о том, что мне непременно нужно было сделать, я взобралась обратно и скорчилась на диване в гостиной, чтобы дать отдохнуть своей измученной голове.

В подавленном состоянии, наедине с травмой, я начала осознавать, что моя связь с жизнью постепенно разрушается. Я чувствовала, как с каждым уходящим мгновением ослабевает то, что связывает меня с собственным телом. Я ощущала, как из этого хрупкого вместилища утекают силы, отчего кончики пальцев рук и ног как будто постепенно мертвели. Я словно слышала, как с хрустом вращаются шестерни моего тела, как его клетки методично производят в нем жизнь, и боялась, что когнитивная составляющая моей психики приходит в такую негодность, так отрывается от своих нормальных функций, что я навсегда останусь инвалидом. Впервые в жизни я осознала свою уязвимость. Как компьютер, который можно выключить и снова перезагрузить, моя жизнь во всем своем богатстве полностью зависела не только от здоровья моей клеточной структуры, но и от способности мозга исправно передавать электрические сигналы и управлять с их помощью моим телом.

Осмыслив всю тяжесть положения, я оплакивала свою жизнь в ожидании смерти и распада клеточной матрицы организма. Несмотря на довлеющее присутствие окутывавшего мое сознание блаженства, порождаемого правым полушарием мозга, я отчаянно боролась, стараясь удержать хоть какие-нибудь сознательные связи, которые еще оставались в левом полушарии. Теперь я отчетливо понимала, что перестала быть нормальным человеческим существом. Мое сознание утратило рассудочные функции преобладающего левого полушария с его аналитическими способностями. В отсутствие этих мысленных ограничителей я вышла за пределы восприятия самой себя как индивидуума. Без левого полушария, способствовавшего моей самоидентификации как сложного организма, состоящего из множества независимых систем, или как строго определенного набора отдельных функций, мое сознание освободилось от оков и бросилось в создаваемый правым полушарием божественный мир покоя и блаженства.

Сидя в тишине и пытаясь осмыслить новые ощущения, я задалась вопросом, до какой степени могли разрушиться мои способности, чтобы этот урон еще можно было восполнить. Я думала, сколько микросхем мозга я могу потерять и насколько серьезным может быть урон, нанесенный моим высшим когнитивным способностям, чтобы оставалась хоть какая-то надежда на то, что когда-нибудь я снова смогу нормально функционировать. Не для того ведь я проделала весь этот путь, чтобы просто умереть или превратиться в овощ! Я сжала голову руками и заплакала. Какое-то время я сидела в слезах, а затем стиснула кулаки и начала молиться. Я просила душевного покоя и молилась так: "Пожалуйста, Великий Дух, не выключай мою жизнь". А еще я умоляла саму себя в безмолвии своего сознания: "Держись. Успокойся. Спокойно. Держись".