Мой, и только мой - [64]

— Вспоминаешь три перехвата в игре с «Чифами»?

Кэл вскинул голову, чтобы увидеть лицо, регулярно присутствующее в снящихся ему кошмарах. Сукин сын.

Губы Кевина Такера изгибались в наглой ухмылке, напомнившей Кэлу о том, что парню нет нужды каждое утро проводить по тридцать минут под горячим душем, чтобы изгнать из тела ноющую боль.

— Каким гребаным ветром тебя сюда занесло?

— Услышал, что тут прекрасная природа, и решил посмотреть, так ли это. Арендовал виллу к северу от города. Милое местечко.

— И Солвейшен ты выбрал совершенно случайно?

— Странно все вышло. Я уже въехал в город, когда вспомнил, что ты отсюда родом. Представить себе не могу, как я об этом забыл.

— Действительно, такое представить себе не просто.

— Может, покажешь мне местные достопримечательности? — Он повернулся к барменше:

— Мне «Сэма Адамса». А. Бомберу то, что он пьет.

Кэл пил содовую, но надеялся, что Шелби не станет распространяться об этом.

Кевин уселся, не испросив разрешения, откинулся на спинку стула.

— У меня не было возможности поздравить тебя с женитьбой. Вот удивил так удивил. Ты и твоя жена небось вдоволь насмеялись надо мной, когда я в отеле принял ее за фанатку.

— Да уж, посмеялись от души.

— Физик. Это же надо! Конечно, она отличалась от твоих обычных фанаток, но и на ученого не тянула.

— Тут ты прав.

Шелби лично принесла полные бокалы, обворожительно улыбнулась Кевину.

— Я видела вас в четвертом тайме с «Филадельфией», мистер Такер. Вы играли отлично.

— Для тебя я Кевин, куколка. Благодарю. Но всему, что я умею, меня научил вот этот старичок.

Кэл вскипел, но не мог же он врезать Кевину в присутствии Шелби. Она еще долго флиртовала с красавчиком, но в конце концов отчалила, оставив их вдвоем.

— Довольно трепа, Такер, говори, что привело тебя сюда?

— Уже сказал. Приехал отдохнуть. Ничего больше.

Кэл сдержал ярость, понимая, что чем сильнее он будет давить, тем больше удовольствия доставит Такеру. А кроме того, он и сам мог предположить, почему Кевин объявился в Солвейшене, и ему это определенно не нравилось. Парень затеял психологическую игру. Тебе нигде не скрыться от меня, Боннер. Даже в межсезонье. Я здесь, я молод, и я маячу у тебя перед глазами.

Вниз Кэл спустился в восемь утра. Ему не хотелось идти на намеченную на девять утра встречу с Этаном и членом палаты представителей от местного избирательного округа, где они собирались обсудить программу борьбы с распространением наркотиков среди подростков. Ему не хотелось встречаться за ленчем с матерью и пытаться вразумить ее, но встречи эти отложить он не мог. Может, если б он поспал подольше, то встал бы не в столь дурном настроении.

Впрочем, он прекрасно понимал, что негоже сваливать вину за плохое настроение на недостаток сна или ломоту в суставах. Ответственность лежала на сексуальном вампире, на котором его угораздило жениться. Если бы она раздевалась, как все прочие, он бы прошлую ночь проспал как младенец.

Войдя на кухню, он увидел Джейн. Она сидела за столом и жевала бублик, обмазанный сверху медом. На мгновение у него перехватило дыхание: таким домашним уютом веяло от этой сцены. Но этого он как раз и не хотел! Ни дома, ни семьи, ни ребенка, тем более что где-то неподалеку отирался Кевин Такер. Рано ему еще кардинально менять образ жизни!

Он заметил, что во внешнем облике профессора ничего не изменилось. Золотистая водолазка заправлена в брючки цвета хаки, не обтягивающие, но и не висящие мешком, волосы забраны назад и схвачены лентой. Как обычно, она лишь чуть подкрасила губы, не воспользовавшись ни румянами, ни тенями, ни тушью для ресниц. Вроде бы не было в ней ничего сексуального, и Кэл не мог понять: откуда такой прилив желания?

Он принес из кладовой новую коробку «Лаки чармс», взял миску, ложку. Излишне сильно шмякнул об стол пакет с молоком, ожидая, что сейчас она отчихвостит его за то, что он уехал, оставив ее одну. Он понимал, что джентльмен так бы не поступил, но она уязвила его гордость. И теперь готовился к расплате, хотя в восемь утра ему меньше всего на свете хотелось иметь дело с вопящим баньши.

Джейн посмотрела на него поверх очков:

— Ты все еще пьешь двухпроцентное молоко?

— А что в этом плохого? — Он вскрыл пакет.

— Двухпроцентное молоко далеко не обезжиренное, как полагают большинство американцев. Если тебе небезразлично состояние собственных артерий, следует переходить на снятое молоко, в крайнем случае на однопроцентное.

— А тебе следует не совать нос в чужую тарелку. — «Лаки чармс» посыпались в миску. — Когда мне потребуется… — Он замолчал не веря своим глазам.

— Что-то не так?

— Ты такое когда-нибудь видела?

— Святой Боже!

В изумлении он смотрел на горку кругляшков из овсяной муки. Без единой маршмэллоу. Сплошная овсянка, поблескивающая бежевой глазурью. Ни тебе многоцветных радуг, ни зеленых трилистников, ни синих полумесяцев, ни лиловых подковок, ни желтых солнышек. Все маршмэллоу исчезли.

— Может, кто-то залезал в коробку? — бесстрастно предположила она.

— Никто в нее не залезал! Она была запечатана. Должно быть, фабричный брак.

Он вскочил, прошел в кладовую за другой коробкой. И так утро поганое, а тут еще это. Он высыпал овсяные кругляшки в мусорное ведро, вскрыл вторую коробку, но и из нее в миску посыпались те же кругляшки. Без маршмэллоу.