Мой генерал Торрихос - [83]

Мне часто задавали этот вопрос, и я всегда предпочитал уклоняться от правды. Обычно отвечал, что когда я попал в группу университетских кинематографистов для съёмок в Африке фильма об Алмикаре Кабрал, деньги на который дал генерал, то занимал там должность помощника режиссёра фильма Сары Малдадор. И чтобы обрести должную физическую форму, решил стать военным.

Так я говорил, и это не было правдой, точнее, было полуправдой, потому что я действительно был в составе той группы киношников. Но военным я решил стать не для обретения физической формы.

Полной и чистой правдой, правдой, которой я почему-то стеснялся, были те песни новобранцев в Фаральоне, которые я услышал однажды там ранним утром и принял это решение. И отвечая Хулио на его вопрос, я признался ему в этом именно в тот день, когда мы остановились с ним по дороге в столицу выпить пива. Потому что я испытал большое доверие к нему. Когда я признался ему в этом, он встал из-за стола той дорожной пивнушки и торжественно сказал: «Слушай, черт побери, парень, да ты настоящий революционер!» И обнял меня, смущённого от того, что я только тогда понял, что на самом деле смущаться того моего решения мне не стоило и что то был акт революционера. С тех пор и после того вердикта Хулио я открыто стал отвечать правдой на вопрос, почему я решил превратиться в военного.

Хулио часто бывал в Панаме. Иногда он останавливался у меня. В моей квартире 3 комнаты, и мне, тогда одинокому, этого хватало с лихвой. Однажды в моей квартире я разместил почти 80 человек. Помню, я вернулся тогда ночью домой и с трудом передвигался, шагая через ряды спящих. Э т о б ы л т р а н з и т ч е р е з П а н а м у героев-революционеров.

В последний его приезд в Панаму я пошёл вместе с ним покупать ему фотоаппарат. Он тогда торговался с продавцом, потому что ему не хватало денег на покупку. У меня были с собой деньги генерала, и я помог ему купить всё, что он хотел.

Через 15 дней после его отъезда я узнал, что его объявили «пропавшим», а ещё через три дня его тело нашли настолько изуродованным, что пришлось сказать, что он погиб в автомобильной катастрофе.

Генерал попросил меня найти его жену и детей, которые жили на юге Аргентины, и, если она согласится, привезти их в Панаму. Я организовал всё, даже послал им авиабилеты, однако никто из них так и не прилетел.

Умершие – это как дети. Все одинаково хороши, и вместе с тем каждый из них уникален и самый лучший. Это как с великими поэтами. Самый лучший из них – тот, чьи стихи вы сейчас читаете. Каждый из таких поэтов – лучший из них всех и во все времена.

Поэтому Эдуардо Контрерас – лучший. И Хулио Суарес – лучший. И Рикардо Лара Парада – лучший. И Луис Гуагнини – лучший. И ещё много других, которых настигла смерть: героев и цвет человечества – защитников бедноты. И ещё те, которых не по их вине смерть пока обошла стороной. Она боится их.

—– * –

Ещё в первой главе книги я говорил о Рикардо Лара Парада. О нём первый рассказал генералу Габриэль Гарсиа Маркес, рассказал, с каким рвением и ненавистью стремятся найти и убить его колумбийские военные.

Разумеется, я восхищаюсь работами великого колумбийского писателя. Самым лучшим комплиментом, которым я хочу оценить его произведения, для меня является тот факт, что порой я не знаю, написано это им или это рассказывала мне моя бабушка.

Габриэль Гарсиа Маркес

И ещё я восхищаюсь тем, как он подчинил свою славу писателя политической борьбе за справедливость в мире. Для многих знаменитых писателей их слава служит удовлетворению их тщеславия. Слава Гарсиа Маркеса подчинена более благородной задаче. Она сама по себе революционна. И потому Гарсиа Маркес и его слава шагают рядом: они – товарищи.

Лара Парада прилетел в Панаму безбилетным пассажиром – зайцем, – после того как довольно быстро мы организовали это. Я должен был встретить его в самолёте. Когда мы договаривались по телефону о том, как я его узнаю, он сказал, что у него на шее будет шотландских цветов шарф. Для прохладной Боготы это было нормально, для тропической Панамы – нет, но так или иначе героический колумбийский партизан прилетел в Панаму с шотландским шарфом на шее.

Потом мы привезли в Панаму его жену Росио и детей: Монику и Фернандо. Мой приятель Рохелио Росас поехал для этого в Колумбию, довёз их до приграничного порта Обалдия, куда я прилетел за ними на самолёте. Чтобы не было вопросов, я был в военной форме, ведь у них не было с собой никаких документов.

Помню, что всё прошло хорошо, мы взлетели и взяли курс на Панаму.

Рохелио сидел рядом со мной, держа на руках одного маленького Фернандо. Росио и Моника – сзади с горой чемоданов до самого хвоста. Бедные всегда возят с собой много вещей. Не потому, что у них их много, а из-за некой классовой солидарности со старыми, изношенными и скромными предметами, которые они ни за что и никогда не выбросят, даже если они уже им никак не служат. Это им кажется жестоким актом неверности по отношению к ним, и они таскают их всюду за собой.

Вдруг на высоте 10 тысяч футов со стороны Рохелио распахнулась дверь самолёта. Слава Богу, не так сильно. Тот же ветер быстро захлопнул дверцу. Но мы здорово испугались. Такой ветер мог бы и оторвать дверь, а потом разрушить хвостовую часть самолёта.