Мой генерал Торрихос - [38]

Так было, например, с одним из солдат его охраны, который случайно застрелил своего товарища. Парень был в шоке, не хотел ни есть, ни говорить. Однажды почти шёпотом он спросил меня, знает ли генерал про это. Я ответил, что, скорее всего, нет. Парень попросил меня сообщить генералу об этом инциденте. Я сообщил.

Генерал сразу всё понял и послал за ним. И позвал его прямо к себе домой для просмотра фильма, снятого студией студенческого экспериментального кино Панамского Университета. Волшебное кино-лекарство вылечило солдата. На следующее утро он проснулся здоровым.

Хочу рассказать и другую забавную историю, которую стоит включить именно в эту главу, потому что каждый из нас является не только предметом, вступающим в отношения с другими людьми, но и объектом их отношения к вам. Другими словами, каждый из нас не только Глаз, который смотрит на других, но и Глаз, на который смотрят другие. И в этом случае он смотрел на Омара.

Было около 2-х часов ночи. Была моя очередь идти дежурить в карауле у террасы дома генерала в Фаральоне. Я вышел из автоприцепа-спальни, где спали солдаты охраны. Вышел, и на меня обрушилось такое звёздное небо, какого я не видел больше никогда в жизни. Никакие другие огни: ни луны, ни ночное сиянье городов – не могли сравниться с тем, что было надо мной. Звёзды охватили всё небесное пространство и молчаливо мерцали будто бы рядом, хотя каждый знает, как они далеки. Я вспомнил мысль Паскаля: «Боюсь молчания этой бесконечности».

Эта бесконечность тоже вселила в меня страх, но одновременно – и чувство величия. Всё это вмещалось во мне. Бесконечность и абсолютная тишина смерти вдруг взрывались кваканьем лягушек в унисон с мерцанием звёзд. И это тоже вмещалось во мне. «Ты смертен, ты можешь умереть! И ты станешь бесконечностью», – говорила мне эта тишина, будто поджидая меня у черты моей кончины. Так с одной стороны смерть превращает нас в прах, но делает нас вечными с другой.

С этими мыслями я подошёл к месту, где должен был отдежурить свою пару часов. Подходя к воротам бригады «Мачо и Монте», стал заранее ступать громче, чтобы вдруг не разбудить в опасной близости какого-нибудь спящего в казарме солдатика. Был как-то случай, когда вот так, с перепугу, один солдат убил неслышно подошедшую близко к казарме лошадь.

Читре (назову его так, потому что он происхождением из этого городка) был довольно живым, шустрым пареньком. Мы с ним одновременно и вместе вступили в ряды национальной гвардии, так что был он моим дружком и, увидев меня, сердечно поприветствовал. Интересно, что носил он свою винтовку иначе, чем другие. Когда я его однажды спросил об этом, он ответил, что так он сможет быстрее привести её в боевую готовность, раньше, чем это сделает со своим оружием какой-нибудь курносый гринго. И показал мне, как это делается. И действительно, сделал он это очень быстро, но при этом движения его в этом действе были очень сложными и трудными для повтора. Его метод оставался только его личным.

Я прислонился к перилам веранды подле ворот казармы и собирался продолжить перед Читре свои философские чтения, навеянные звёздным небом, как он меня тут же прервал. Показывая на веранду, на которой обычно сидел или лежал в гамаке генерал, он сказал мне: «Слушай, а представляешь, я вот охраняю его, и вдруг он выйдет и скажет: “Ола, Мачо”. А я ему отвечу: “Добрый вечер, мой генерал”. Он спросит: “Как ты, Мачо? Как жизнь?” Я отвечу: “Хорошо”. А потом добавлю: “Но вообще-то не очень хорошо…” Он спросит: “Что случилось, какая проблема?” И я скажу ему: “Мой генерал, я строю дом, и мне не хватает денег на крышу”. Он спросит: “А у тебя есть дети, Мачо?” И я ему отвечу: “Трое, мой генерал”».

Здесь Читре вдруг поворачивается ко мне и с жестом, каким пользуются актёры в театре, чтобы сообщить публике что-то тайком от остальных актёров на сцене: «Это я вру, у меня двое детей… сказал ему, что трое, чтобы…», – и тут, не продолжая, изображает довольно грубовато, что тут я, мол, генерала «обставлю»…

Затем Читре продолжил: «И тут генерал спрашивает меня: “И сколько же тебе не хватает денег, Мачо, чтобы покрыть твой дом?” Я отвечаю: “Триста долларов, мой генерал”». И тут он снова, как тот актёр на сцене, обращается ко мне: «Опять вру. Хватило бы и двухсот… Но я прошу триста, ну… чтобы…» И опять изобразил, что он тем самым опять обманывает генерала.

Я смотрел на него ещё под впечатлением своих философских мыслей и чувствовал, что наслаждаюсь посреди этой невероятно звёздной волшебной ночи таким простым человеческим диалогом.

Читре, играя роль генерала, наконец говорит, будто бы обращаясь к своему секретарю: «Эстер, принеси мне мою чековую книжку». И затем подписывает и протягивает воображаемому Читре воображаемый чек на триста долларов.

Всё это было так забавно, что я предложил Читре отрепетировать эту его возможную встречу с генералом. Он живо согласился, и мы повторили её слово в слово. Дошли до того места, где генерал (т. е. я) говорит: «Эстер, принеси мне чековую книжку, я выпишу чек Читре на двести долларов». «На триста, мой генерал», – говорит Читре. Я изображаю, что пишу чек на триста долларов и даю ему. Он берёт воображаемый чек, с удовлетворением читает его. И молчит. Тут я его спрашиваю: «А ты не собираешься поблагодарить генерала?» «Вот чёрт! – в сердцах восклицает Читре. – Об этом я и не подумал…»