Мой друг Трумпельдор - [54]

Шрифт
Интервал

Странная у Иосифа получилась любовь. Так долго существовать на расстоянии письма! Если бы они находились рядом, то скорей бы поняли друг друга. Он бы сказал: «Видишь, сколько проблем?», а она бы ответила: «Кажется, ты разучился побеждать?»

Иногда появлялась надежда на то, что они скоро увидятся, но всякий раз свидание откладывалось. В конце концов Иосиф дождался своей пули. Так Фира, не побывав женой, стала вдовой. Когда, вся в черном, она шла к памятнику разъяренному льву, за ее спиной шептались: «Это она».

Сейчас можно сказать, что это действительно она. Правда, настоящего счастья у них не вышло. Ни своего дома, ни детей. Осталось только несколько пачек с письмами. Еще прибавьте каменного льва, разинувшего пасть и вроде как спрашивающего: «За что?»

Еще одна революция


Только оправились от Февральской революции, а тут еще одна. Ничего общего с прежней. Даже одеваются новые вожди иначе. Преобладают не пиджаки и пальто, а гимнастерки и шинели. Да и лица другие. Те знали о своей «временности», а эти уверены, что пришли навсегда.

За что «октябрьские» невзлюбили Иосифа? За то, что он помог «февральским» отбить Корнилова? Скорее всего, дело в будущем. Больно он неугомонный! От такого неясно, что ожидать.

Не странно, что Иосиф оказался в тюрьме. Где еще можно осознать, что надеяться не на что? Если только на тесноту камер. Вдруг при такой скученности именно ты окажешься лишним.

Это при прежнем режиме сообщали причину ареста, а эти не церемонятся. Сидишь — значит, не просто так. Через пару дней его выпустили и тоже не унизились до объяснений.

От Иосифа потребовали бросить политику и стать таким, как все. Почему опять не пойти в дантисты? Тогда вы будете полезны не всем без разбора, а только страдающим зубной болью.

Что Трумпельдору эти советы? Да и Советы с большой буквы его не интересовали. Он сориентировался, нашел щель в границе, и его только и видели. Дело не в страхе, а в недоверии. С первой революцией у него был короткий роман, а с этой не получилось.

Опять, автор, спешишь! Еще не сказано о том, как мы прощались. Хлопаем друг друга по плечу, но неуверенно. Да и привычное «эйн давар» кажется расплывчатым. В эту минуту хотелось бы чего поконкретней.

Все испортил я. Иосиф еще держался, а я уже вытираю слезы. Сам думаю: кто о тебе будет заботиться? Говоришь, у каждой пули свой адрес? А как быть с тем, что пуля — дура? Что она не разбирает, куда летит?

Гибель Трумпельдора


Видно, Фира чему-то его научила. Он стал внимательней к барышням. В Тель-Хае их было две. Причем обе красавицы. Таким бы не защищать крепость, а только ее украшать.

Что поделать, если бедуины восстали, а солдат не хватало? Пришлось Саре с Дворой нарядиться в куртку и брюки. Может, им хотелось походить на мужчин, но получилось еще более женственно.

При виде амазонок в хаки поневоле заволнуешься. Скажешь сам себе: ах, если бы нам встретиться в мирное время!

Недостает не только солдат, но винтовок и патронов. Поэтому Иосиф решил договариваться. Для этого открыли ворота и двум бедуинам разрешили войти.

Почему-то получилось не одновременно. Они заходят, а Иосиф еще не спустился со второго этажа. Вдруг вопль — не грубый и сиплый от курева, а совсем детский. Так кричат не «У меня отобрали пистолет», а «Отдайте игрушку».

Трумпельдор бросился защищать Двору, а вместе с ней Фиру и всех женщин на свете.

Словом, мой друг повел себя как джентльмен. А что это значит в таких ситуациях? Ты вылетаешь во двор, даешь команду: «Огонь!» — и все вокруг начинает полыхать.

Думаю, он чувствовал то же, что спасало его в Порт-Артуре. Что отгоняло от него пули и долгое время делало неуязвимым.

Без этого ощущения нельзя победить. Если ты заранее не знаешь, что сможешь вернуть бомбу противнику, то вряд ли у тебя это получится.

Впрочем, на этот раз ощущение не спасло. Не помогло даже то, что у порохового склада в его распоряжении были секунды, а сейчас почти минута. Может, он слишком долго прицеливался, а бедуинская пуля, не размышляя, летела к цели. Она не сбилась с пути, не просвистела рядом, а вошла прямо в него.

Когда Иосифа принесли в дом, он собрался с силами и вновь почувствовал себя Трумпельдором. Требовалась перевязка, но только никто этому не научен. С оружием управляемся, а с бинтами нет. Тогда мой друг сказал: «Вымойте руку — я покажу, что делать».

Знали ли те, кто был с ним в Тель-Хае, что он произносит это не в первый раз? Как бы то ни было, эти слова возвращали его в прошлое. Он вроде как говорил: если еще можешь давать указания, то ничего, по сути, не изменилось.

Позволю себе передохнуть, а потом продолжу. Непросто делать два дела сразу. Пишу этот текст, но слез не остановить. Тогда я представил, что он ко мне обращается: не застревай, приятель! Переключись, и тебе станет легче.

Раз приказ, то конечно. Правда, как его выполнить? Говорю от его имени: «Может, хватит?», но успокоиться не могу.

Перейдем к тому, как Тель-Хай сдался. Все же наши испортили настроение врагу. Крепость горела так, что видно было издалека. Так что победу бедуины праздновали на пепелище. В наследство от нас им достались головешки и камни.


Еще от автора Александр Семёнович Ласкин
Дом горит, часы идут

Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000)


Гоголь-Моголь

Документальная повесть.


Петербургские тени

Петербургский писатель и ученый Александр Ласкин предлагает свой взгляд на Петербург-Ленинград двадцатого столетия – история (в том числе, и история культуры) прошлого века открывается ему через судьбу казалась бы рядовой петербурженки Зои Борисовны Томашевской (1922–2010). Ее биография буквально переполнена удивительными событиями. Это была необычайно насыщенная жизнь – впрочем, какой еще может быть жизнь рядом с Ахматовой, Зощенко и Бродским?


Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов

Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.



Рекомендуем почитать
Последние публикации

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Дон Корлеоне и все-все-все

Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.