Мой друг Трумпельдор - [52]
Иосиф в Петрограде
Я люблю это фото 1918 года. Правда, никак не могу вспомнить, где именно это снято. Да и не всех на карточке помню по именам. Впрочем, это не так важно. Главное, в центре Иосиф в форме офицера Еврейского легиона. Поверх его фигуры написано: «№ 1».
Он подтянут, хорошо подстрижен, губы сдвинуты улыбкой. Ни дать ни взять — римский воин! Если бы даже не было надписи, никто бы не усомнился в его первенстве. Это, впрочем, не значит, что так будет всегда. Случается, сегодня ты первый, а завтра тридцать шестой.
Вот он хочет достойно помянуть Толстого, а каков результат? Или создает кружок по изучению Палестины — и приманивает охранку. Еще отправляется на Ближний Восток. Сколько было надежд, а на поверку вышли жара и москиты. Кстати, и сейчас не все удалось. Сперва атмосфера наполнилась электричеством и едва не искрила, а потом напряжение спало.
В Россию Иосиф ехал не наобум. Я уже упоминал, что в революции участвовал кое-кто из наших знакомых. Некоторые даже оказались в правительстве. У каждого в предбаннике сидела барышня и стрекотала, как пулемет. Продовольствия не было, но приказов хватало. Тонким слоем они покрывали территорию страны.
Трумпельдор решил убедиться: каково приятелям на новом месте? Не очень ли мягко? Или, напротив, чересчур жестко? Если они все делают верно, то почему не составить компанию? Все же он старый солдат. Кричать «ура» и вести за собой для него привычное дело.
Как-то он сидит у Виктора Чернова, недавно ставшего министром земледелия. Вдруг Чернов спрашивает: «Не мог бы ты нам помочь?» Сошлись на том, что Иосифу выделят роту. В прошлых сражениях под его началом было не больше людей, но кое-что получилось.
В шесть утра Трумпельдор со товарищи выступил против Корнилова. Заняло это часа два. К двенадцати освободился. Вернулся, умылся, переоделся в домашнее. До вечера оставалось много времени. Его переполняли разные мысли, и он решил их записать.
Видно, Иосиф считал, что одного участия мало. Только что ты размахивал шашкой, а теперь хорошенько подумай. Додумал? Молодец. Теперь преврати идеи в статью.
Все его соображения сводились к одному. Самому главному. По праву воина и первопроходца палестинских земель он объяснял, что надо сделать для того, чтобы революция победила.
Излагал мой друг не так вдохновенно, как воевал. Все же шашка ему привычней. Да и может ли быть по-другому? Ладонь у него большая, а перо крохотное! Когда он держал его в руке, оно так и норовило выскользнуть.
Кстати, на его столе всегда лежал пистолет. Видно, для общего ощущения. Чтобы ни на минуту не забывать о том, что происходит.
Если возможен разговор на повышенных тонах, то почему не быть монологу на повышенных тонах? Вот как на митингах. Рот распахнут, голос охрип, глаза горят. На таком градусе и в таком тоне Иосиф писал:
«Недавно на одном Петроградском митинге один старый социалист-революционер сказал:
— Когда над Россией слишком сгущались тучи и слишком тяжело становилось дышать, мы брали свои браунинги и бомбы и выходили в бой. Тверды были руки, бросавшие бомбы и стрелявшие из браунингов. Взрывы и выстрелы разрывали непроницаемые завесы, разряжали воздух, и дышать становилось легче. Теперь, как никогда, быть может, небо над Россией застлано мрачными тучами. Граждане задыхаются. Надо порвать завесу. Бомбы и браунинги лежат и ждут своих твердых рук».
Не был ли Иосиф этим эсером? Или человеком в толпе? Как бы то ни было, он знал, что говорил. Когда такие, как он, берутся за дело, озона хватает на всех.
Правда, считал я, без передышек невозможно. Пострелял, а теперь пройдись по городу. Убедись в том, что смотреть можно не только прямо, но и по сторонам.
Трумпельдор опять со мной не соглашался. Когда я его спрашивал: «Почему ты взвинчен?», он отвечал, что мы на войне. Книгу можно отложить, а на фронте это называется дезертирством. В эту минуту он внимательно посмотрел на меня. Впрочем, мне и без того все было понятно.
«Конечно, у тебя свои битвы, — продолжал он, — ты воюешь за чистоту пеленок. Не правильнее ли перепоручить ребенка жене? Хотя бы до тех пор, пока мы не победили».
Я обижался, но его понимал. Когда живешь в несовершенном мире, непременно захочешь ему противостоять. Правда, зачем перебарщивать? Нельзя постоянно жить в истории. Это все равно что подняться на гору и остаться там навсегда.
«Посмотри на свои красные от недосыпа глаза, — говорил я. — Может, поймешь, что иногда лучше уходить в тень? Порой необходимо не большее, а меньшее. Какая-нибудь сущая ерунда. Полежишь в гамаке — и все напасти отступают. На какое-то время кажется, что ничего больше не надо».
В такие минуты я думал: да он же игрок! Картежник день не поиграет, а уже хандрит. Зато если сядет за стол — в глазах появляются чертики. Может, ему неважно, за кого воевать? Пострелял здесь и там. Заодно воспользовался знакомством — поучаствовал в революции. Впрочем, победы не вкусил, а вернулся в Палестину.
Успокоюсь после своих внутренних монологов и понимаю: все же не все равно. Всякий раз он на стороне справедливости. Только ради этого мечется по свету. Повсюду спрашивает: достаточно ли вам подвигов? Если нет — можете обращаться.
Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000)
Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.
Петербургский писатель и ученый Александр Ласкин предлагает свой взгляд на Петербург-Ленинград двадцатого столетия – история (в том числе, и история культуры) прошлого века открывается ему через судьбу казалась бы рядовой петербурженки Зои Борисовны Томашевской (1922–2010). Ее биография буквально переполнена удивительными событиями. Это была необычайно насыщенная жизнь – впрочем, какой еще может быть жизнь рядом с Ахматовой, Зощенко и Бродским?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть приморского литератора Владимира Щербака, написанная на основе реальных событий, посвящена тинейджерам начала XX века. С её героями случается множество приключений - весёлых, грустных, порою трагикомических. Ещё бы: ведь действие повести происходит в экзотическом Приморском крае, к тому же на Русском острове, во время гражданской войны. Мальчишки и девчонки, гимназисты, начитавшиеся сказок и мифов, живут в выдуманном мире, который причудливым образом переплетается с реальным. Неожиданный финал повести напоминает о вещих центуриях Мишеля Нострадамуса.
В книгу входят исторические повести, посвященные героическим страницам отечественной истории начиная от подвигов князя Святослава и его верных дружинников до кануна Куликовской битвы.
Одна из повестей («Заложники»), вошедшая в новую книгу литовского прозаика Альгирдаса Поцюса, — историческая. В ней воссоздаются события конца XIV — начала XV веков, когда Западная Литва оказалась во власти ордена крестоносцев. В двух других повестях и рассказах осмысливаются проблемы послевоенной Литвы, сложной, неспокойной, а также литовской деревни 70-х годов.
Италия — не то, чем она кажется. Её новейшая история полна неожиданных загадок. Что Джузеппе Гарибальди делал в Таганроге? Какое отношение Бенито Муссолини имеет к расписанию поездов? Почему Сильвио Берлускони похож на пылесос? Сколько комиссаров Каттани было в реальности? И зачем дон Корлеоне пытался уронить Пизанскую башню? Трагикомический детектив, который написала сама жизнь. Книга, от которой невозможно отказаться.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.