Мой друг Андрей Кожевников - [2]

Все оказалось иным, чем мне поначалу представилось.

Кожевникова поселили в том же бараке, где жил я. В первую же ночь его обворовали. Операция совершилась без рукоприкладства, без угроз ножами, без кровопусканий. Кожевников, ложась, тщательно выполнил необходимые охранные меры – не снял с себя шапки, положил унты «в голова», они были гораздо удобней наших соломенных подушек, а сам растянулся на роскошной дохе, она была тоже мягче барачных подстилок. Ночь он проспал спокойно, а утром обнаружил, что покоится на голых досках – ни шапки, ни унтов, ни дохи и в помине не было.

Что-то лагерное из одежды нашлось к утреннему разводу. Кожевников прибыл в опытный цех уже бригадно, а не единично, еще больше поразив нас своим новым видом – самые отъявленные из наших штрафников «промотчиков» не напяливали на себя подобное грязное рванье.

– Что я тебе говорил? – победно сказал мне Трофимов. – Плевать нашим на прежние знакомства новенького. Старый блат не ходит в зоне в козырях.

Он не радовался несчастью Кожевникова, но был удовлетворен, что его предсказания оправдались и прежние «кореша» не оплошали. Он не сомневался, что Кожевникову вовек уже не увидать исчезнувшего имущества. Меньше всего он – да и все мы – мог предвидеть бурю, разразившуюся в лагере спустя несколько часов.

Кожевников, доставленный в ОМЦ, кинулся к цеховому телефону. Нам строго запрещалось пользоваться аппаратом, но Кожевникову начальник разрешил без упрашиваний. Мы не слышали, с кем шел разговор, но не сомневались, что со Зверевым. Вечером, уже в зоне, придурки из конторы с наслаждением распространялись по всем баракам о делах, совершившихся в конторе Лесина, начальника нашего шестого лаготделения. Капитан Лесин сам был не из тех, на кого можно без отпора цыкнуть, но в этот раз сидел за столом бледный, рука, державшая телефонную трубку, дрожала, а всех ответов и оправданий хватало только на мямлю: «Слушаюсь... Не допущу... Сам пойду искать... Гарантирую... Сгною в карцере... Слово даю...» И то, чем он немедленно занялся после беседы со Зверевым, лучше любого словесного объяснения устанавливало, каким тоном с ним разговаривал главный инженер и какие кары пообещал полковник НКВД подчиненному капитану – Зверев и с равными по званию не ограничивал себя ни в общей лексике, ни в специальных энкаведистских угрозах. Не прошло и четверти часа, как все коменданты и нарядчики зоны собрались в конторе и им было возвещено, что все они завтра же отправятся на самые тяжкие общие работы, если к вечеру пропажа не обнаружится. И что вообще настала пора подумать, точно ли они оправдывают его, Лесина, доверие. Он им поручил стать своим помощниками, обеспечил легкой работой, теплом и одеждой первого срока, но ситуация складывается так, что некоторым за нерадивость, равнозначную прямому вредительству и грабежу, придется навешивать дополнительный срок. Он только что дружески поговорил с главным инженером комбината, товарищ полковник соглашается, что без крупного ужесточения режима не обойтись.

И коменданты, и нарядчики отлично разобрались в обстановке. Когда Кожевников вечером вернулся в зону, в бараке его ждал сам старший комендант с нарядчиком бригады металлургов. И, вручая пропавшую одежду, по форме доложил:

– Все в полном порядке, товарищ инженер, сами проверьте. Кто совершил кражу, не установлено. Пропажа обнаружена в глухой заначке в баке с мусором, подготовленном к вывозу. Тщательно вычищено и отмыто. – И закончил вполне по-лагерному: – С вас пол-литра, товарищ инженер.

Кожевников показал, что лагерные порядки ему не внове.

– За усердие считайте с меня бутылку. Расплачусь, когда заимею деньжата. Подскажите, к кому обращаться за снабжением, я здесь новый, ходов не знаю.

На другой день состоялся мой первый длинный разговор с Кожевниковым. Он приступил к исполнению своих функций инженера-металлурга. Точно очерченных обязанностей ему не установили. В плавильном цехе мощно трудился пирометаллург Иван Боряев с помощником Исааком Коппом – и там не требовалось других специалистов: Иван просто не потерпел бы, чтобы в его дела кто-нибудь вмешивался. Два других металлурга осели в электролизном отделении – Ильин и Алифбаев, оба казахи, оба в недавнем прошлом директора металлургических предприятий в горном Казахстане. Старый неказистый Ильин притыкался с утра в дальний уголок и что-то писал – не то очередную жалобу в Верховную прокуратуру, не то рацпредложение по усовершенствованию его старого заводика. А крупный телом Аббас Аббасович Алифбаев, по природе «начальник замедленного действия», как хлестко окрестил его Боряев, медленно и важно расхаживал между ваннами, стараясь не прикоснуться к змеящимся повсюду проводам. В такой компании Кожевникову нечего было делать.

Он выбрал для «убийства времени» мою потенциометрическую. Здесь всегда можно было вскипятить чай, имелся и лишний стул и даже отличный стол – свободный уголок стенда, на котором я разместил свои приборы: муфельную печь Марса, реостаты и главное сокровище – великолепный американский потенциометр для измерения «пе-аш», кислотности металлургических растворов. Было еще одно достоинство для Кожевникова в моей комнате. Приборами и измерениями он не интересовался, но к его услугам имелся хороший собеседник – я принадлежал к тем, кто не только умеет, но и любит слушать интересные повествования. Кожевников охотно этим пользовался.