Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [95]

Тем не менее, когда я вошел в его огромный кабинет в палаццо Венеция, меня приняли отчетливо холодно и официально. Он нисколько не был уверен, что я не приехал от имени Гитлера разузнать обстановку и что Черрути не преувеличили мой независимый статус. Он задал несколько кратких вопросов о Гитлере и, когда я перешел к теме фильма, бесцеремонно сообщил, что если я оставлю копию его помощникам, то он посмотрит его и известит меня о своем решении. В отчаянии я начал что-то плести о том, что пленка находится в плохом состоянии из-за сделанных купюр, некоторые из которых были тайком подменены, и что только немецкий киномеханик, которого я привез с собой, сможет должным образом справиться с фильмом.

Пытаясь найти что-нибудь, что смягчило бы его отношение, я лихорадочно вытащил из своего портфеля книгу карикатур Гитлера, которую брал с собой, и даже копию своей собственной книги «От Мальборо до Мирабо». В конечном счете он уступил и назначил мне время, когда я мог бы показать фильм лично ему на его вилле Торлония. К счастью, картина ему понравилась, он похвалил мою музыку, и я собрался с духом и спросил, могу ли рассчитывать на еще одну аудиенцию с ним для обсуждения более серьезных вопросов. Он согласился.

Этот второй визит состоялся 17 февраля 1934 года. Муссолини был в гораздо более приветливом и доброжелательном настроении. Он встал и предложил мне место по другую сторону своего огромного стола, и когда я присел, то заметил на небольшом столе сбоку баночки с йогуртом и сухарики, которые он ел, борясь с язвой. На какое-то время он наклонил голову, лениво переворачивая страницы книги карикатур Гитлера, и я заметил на его классическом римском черепе цвета кофе с молоком большой карбункул, который всегда тщательно удалялся с его официальных фотографий. Он поднял взгляд: «Вы что-то хотели сказать мне».

Я собрался: «Да, ваше превосходительство, я бы хотел поговорить с вами открыто, как мужчина с мужчиной. Отношения между нашими странами плохие. Мне кажется совершенно неправильным, что между двумя нашими фашистскими государствами существуют такие проблемы. Я очень обеспокоен возможным развитием ситуации и провел много бесед по этому вопросу с итальянским послом в Берлине…» «Я знаю, знаю», – перебил меня Муссолини. «Вы должны понимать, – продолжил я, – что я встречаюсь с вами без ведома или одобрения герра Гитлера. Когда я говорю, что в нацистской партии есть движения, вызывающие беспокойство, это мое личное мнение. У нас слишком много старых членов, которые не смогли понять, что теперь они представляют не только партию, но и Германию тоже. Они полагают, что и за границей могут использовать ту же кавалерийскую тактику, с помощью которой они пришли к власти на родине. Я, например, понял, что герру Гитлеру невозможно объяснить опасность поведения нацистского лидера в Австрии, Габихта…»

Муссолини ударил кулаком по столу и уставился на меня: «Габик!.. Габик!.. Неужели ваши люди не понимают, какая это опасная и безответственная политика?» Я понял, что это трудный вопрос, и вернулся к первоначальной теме разговора: «Ваше превосходительство пришли к власти за два года. Герр Гитлер полностью связан с движением, которое выросло до 2,5 миллиона членов за более чем четырнадцать лет существования. СА нельзя распустить, так как это приведет к увеличению числа безработных, и слишком многие из наших лидеров были конспираторами так долго, что не могут адаптироваться к нормальной жизни».

Муссолини кивнул: «Это я понимаю. Это нелегко. Но герр Гитлер прекрасный организатор и должен укротить фанатиков в своей партии. Нельзя позволить солдатне заниматься международной политикой государства. Государство означает закон и порядок, а там, где есть лидер, должна быть и дисциплина. Всегда есть люди, полезные для проведения революции, но после достижения победы они становятся опасными, и от них необходимо избавляться». Интересно, не о Реме ли он думал?

На своем беглом, но с причудливыми ударениями немецком Муссолини был полностью откровенен и говорил ровно те вещи, которые я хотел услышать. Я решил перейти к существу: «Ваше превосходительство, мне кажется очень важным, чтобы вы встретились с герром Гитлером. Вы оба поклонники Вагнера, и это может стать точкой соприкосновения. Подумайте, как будет выглядеть, если вы пригласите его в палаццо Вендрамин в Венеции, где умер Рихард Вагнер. Ему будет полезен ваш богатый опыт, и он сможет познакомиться с таким нужным взглядом на проблемы Европы, как они видятся из-за пределов Германии». К моему счастью, Муссолини поддержал эту идею, и я взял на себя задачу уговорить Гитлера. Я с трудом верил в свою удачу. Наконец Гитлер сможет услышать от равного себе некоторые факты о жизни, которые он, казалось, еще не был готов принять. Более того, он услышит их на своем родном языке, так как они могут встретиться наедине. Даже необязательно будет использовать переводчика.

Когда я собрался уходить, то спросил Муссолини, не подпишет ли он мне фотографию, на что он с юмором согласился. Тогда я подтолкнул ему и вторую. Он на мгновение заколебался. «А для кого эта?» – спросил он подозрительно. «Будет полезно, если я смогу передать ваши приветствия герру Гитлеру», – сказал я. Он снова пригнулся и написал: «Адольфу Гитлеру – Бенито Муссолини, Рим, февраль 1934». Я снова открыл свой портфель и извлек оттуда копию краткого меморандума, написанного мной, – ни один дипломат не смог бы проработать его с большей тщательностью, чем это сделал я, – в котором содержались предполагаемые приготовления к встрече. «Другую копию я передам герру Гитлеру по возвращении в Берлин», – сказал я. «Когда вы уезжаете?» – спросил Муссолини. «Как можно скорее», – ответил я, настроенный заняться другой половиной проблемы. «Va bene, dottore