Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [93]

Большинство остальных все еще находилось на заднем фоне. Лей был пьяницей. Гиммлер все еще оставался бюрократом, закладывавшим основы своей будущей власти. Гитлер чувствовал, что может полагаться на него. «Он один из тех людей, которые выполняют свой долг с железной решимостью», – как-то заметил он мне. Прошлое Гиммлера в его бытность студентом сельскохозяйственного колледжа многое объясняет. Редко можно встретить людей из деревни, любующихся пейзажами в мюнхенской Пинакотеке, но они собираются стадами и проводят часы в Немецком музее технических изобретений. Вместо любования пейзажами Ван Гога в золотых рамах они предпочтут пролистывать страницы свежего каталога International Harvester и рассматривать иллюстрации новых молотилок. Генрих Гиммлер был таким человеком. Для него Германия была лишь владением, где он отвечал за безопасность. Если что-то разрушалось, это следовало исправить или уничтожить, если что-то заболевало, его следовало поместить в карантин, если оно распространяло инфекцию, его следовало стерилизовать или ликвидировать. Страдания животных не слишком волнуют фермеров. Обычно они не состоят в обществе борьбы против жестокого обращения с животными. Гиммлер перевернул теорию Дарвина для оправдания обращения человеческих существ обратно в животных, а себя рассматривал как своего рода вселенского коновала, ответственного за их селекционное разведение.

Главной добродетелью Гиммлера, по мнению Гитлера, была его абсолютная лояльность. Как-то раз я в шутку назвал его в его же присутствии «наш Фуше»[55]. Гиммлер довольно вежливо отклонил этот намек: «Нет, пожалуйста, только не это». Вероятно, он чувствовал, что Фуше – слишком очевидный политический ренегат, о котором даже в шутку нельзя было упоминать рядом с именем уважаемого человека.

Гесс в своем смутно определенном положении главы отдела партии по связям пытался действовать в роли посредника Гитлера. Его предложения так часто отвергались Гитлером, что в конечном счете он никогда не принимал решений, но провожал людей с неопределенными обещаниями заняться этим делом. Раздраженные региональные лидеры придумали фразу для описания его отношения: «Придите ко мне все страждущие и обремененные печалью, и я ничего для вас не сделаю». Гесс уже начал становиться очень странным, стал интересоваться вегетарианством, натуральными лекарствами и прочими причудливыми идеями. Дошло до того, что он перестал ложиться спать, не проверив с помощью лозы, где проходили подземные водные течения, которые не совпадали с положением его кровати. Его жена жаловалась: «Я в своем браке получаю такие же впечатления, как и кандидат на миропомазание». Борман в то время был еще помощником Гесса. Он был аккуратным, скромным и экономным и, как мне казалось, оказывал положительное влияние, поскольку они с Гессом вели постоянную борьбу против коррупции в партии, а Борман пытался вести упорядоченную бухгалтерию. Гесс постепенно стал никем, флагом без древка. Даже Гитлер однажды сказал мне о его способностях как помощника партии: «Я лишь надеюсь, что он никогда не займет мое место. Я тогда даже не знаю, кого больше пожалеть – Гесса или партию».

Единственное, в чем они все сходились, так это в своих мелкой борьбе и мелкой же зависти. Геринг и Геббельс ненавидели друг друга из-за своего соперничества: кто из них ведет самый роскошный образ жизни в Берлине. Геринг и Рем ненавидели друг друга, пытаясь завоевать расположение армии. Даже вполне уравновешенный Гиммлер был на ножах с Геббельсом, который пытался настроить Гитлера против использования в СС кавалерийских частей, которые он называл отголоском классовых привилегий. Это было любимое формирование бывшего студента-ветеринара. Геринг ненавидел Гесса, которого называл Piesel – что-то вроде «полуджентльмена», за то, что тот без извинений не появился на приеме в честь дня рождения наследного принца. Конца этому не было, они все грызлись, как бешеные собаки в клетке. Я как-то подумал о том, что сказал Гитлер Анне Дрекслер в 1932 году: «Если я приду к власти, то буду внимательно следить и не допущу того, что произошло с Вильгельмом II, который не терпел рядом с собой никого, кто говорил ему правду. Этого я никогда не допущу». В его случае все оказалось даже хуже. Никто из них не знал ничего, а он их и не слушал.

* * *

После партийного съезда 1933 года в Нюрнберге я был поражен тем, что нацистская революция, вместо того чтобы свершиться и привести к установлению обновленных структур власти и порядка, напротив, оказалась только началом. Радикализм украдкой все нарастал, а не наоборот. Слишком многие из нас слишком поздно осознали, что возрождение жизни в государстве и в национальной экономике было лишь частью задачи. Гитлер и большинство его последователей действительно верили в свои антирелигиозные, антисемитские, антибольшевистские, ксенофобские лозунги и были готовы держать в возбуждении всю страну, чтобы реализовать эти идеи.

У меня сложились тесные дружеские отношения с итальянским послом Черрути, его очаровательной женой Элизабеттой. У них был самый цивилизованный салон в Берлине. Нужно иметь в виду, что Муссолини был весьма уважаемой фигурой в то время. Его фашистская революция заслужила одобрение консервативных кругов во многих странах, а его режим, к счастью, был все еще избавлен от антирелигиозного и антисемитского радикализма, который так волновал меня у нацистов. Два режима, хотя и схожие по своей природе, находились по разные стороны дипломатического барьера. Италия все еще была одним из победивших союзников, а интриги нацистов в Австрии, в регионе, который итальянцы считали нервным центром своей сферы влияния в Южной Европе, служили источником постоянных конфликтов между двумя странами. Я очень хотел выяснить, не удастся ли использовать влияние Муссолини, чтобы восстановить более прочное положение в Германии.