Мой дикий сад - [66]

Синицы строят гнезда в дуплах с узким входом, и если им предоставляют готовый домик, удовлетворяющий их требованиям, с большой вероятностью поселяются в нем. Поэтому я как-то раз съездил к человеку, который строит такие домики для птиц, и вернулся от него с готовым синичником. Я прикрепил его к стволу фисташкового дерева возле своего окна в таком месте, где мог бы наблюдать за ним через окно, и так (по указанию изготовителя), чтобы вход был повернут в сторону, противоположную порывам ветра и дождя. Не прошло и двух дней, как в домике поселилась пара синиц и стала тащить в него материалы для гнезда. Я вытерпел несколько дней, но потом уже не смог сдержаться — поднялся по лестнице, открыл дверцу на петельках и заглянул внутрь. Я увидел готовое гнездо и в нем шесть яичек. Вскоре синицы стали носить туда насекомых в клювах, и я заглянул снова. На этот раз передо мной требовательно разинулись шесть жадных желтых клювиков. Я продолжал с интересом и удовольствием наблюдать за ними, пока они не выпорхнули из гнезда, и тогда, к моей радости, родители немедленно начали строить в домике новое гнездо и вскоре вывели еще одно поколение потомков.

Что же касается дятла, то на него, видимо, не произвели никакого впечатления мои успехи в выращивании синиц — а может быть, он просто завидовал, что им достался готовый домик, — но в любом случае он продолжал стучать и стучать. Ситуация выглядела так: он долбит, кольцо не поддается, я выхожу, гоню его, он улетает, потом возвращается, опять начинает долбить своим неутомимым клювом, упрямое кольцо опять не поддается, я выхожу — и так далее. Похоже, эволюция, которая снабдила головы дятлов совершенным механизмом демпфирования ударов, забыла, что в эту же голову она вложила мозг, и вот, что поделаешь, мозг этот недоразвился. Он не получил способности к пониманию, импровизации, приспособлению к обстоятельствам. Если бы этот шумный идиот долбил вокруг кольца, а не точно по нему, он избавился бы от него за несколько минут, но он знал только одно — нужно расширить границы отверстия, даже если они металлические. Неслучайно мы говорим о «птичьих мозгах».

Впрочем, кто знает, может быть, эти непрерывные удары все же как-то изменили его мозг, потому что через трое суток он сдался и улетел.

Запертый сад

Во время моих многочисленных путешествий по миру мне случалось не раз посещать самые разные сады и парки — упорядоченные, стилизованные, дикие и даже заброшенные. Обычно я предпочитаю сады, которые не прополоты пинцетом и в которых растения не стоят рядами и не подстрижены в форме шаров, столбов и — ужаснее всего — различных животных. Но, как ни странно, из всех виденных мною садов наибольшее впечатление на меня произвели и глубже всех врезались мне в память как раз сады ухоженные. Два таких сада я видел в Израиле, и оба они в немалой степени повлияли на меня — каждый в свое время и на свой манер.

Один из них — это сад Дома слепых в Иерусалиме, а второй — Бахайский сад к северу от Акко. В первом я много раз бывал в детстве, а во втором — несколько раз в юности, и с тех пор не был больше ни в том ни в другом. Добавлю еще, что эти два сада я видел в особых обстоятельствах, отличных от тех, в которых видел все другие, и совершенно нехарактерных для обычного посещения сада или парка. Сад Дома слепых я видел глазами маленького ребенка, а детские глаза видят, схватывают и помнят иначе, чем глаза взрослого. А Бахайский сад я видел только в темноте. И оба этих сада я посетил украдкой.

Сад Дома слепых в Иерусалиме был желанным и запретным. Мы жили тогда в районе Кирьят-Моше, и я уже рассказывал, что мы переехали туда незадолго до конца строительства. Маленькие садики уже украшали кое-где наш район, но деревья еще не поднялись и не раскинули свои кроны, и их тени еще не ложились на голые бетонные тротуары. В саду же Дома слепых, на противоположной стороне, уже высились большие деревья, повсюду росли кусты, и цветы наполняли его своими чудными запахами. Там были также две полянки. На той, что была обращена к улице, мы нередко играли со слепыми детьми в самые немыслимые, казалось бы, для них игры — салки, прятки и вышибалки. Но на заднюю, укрытую от взгляда полянку нам запрещено было входить, и ее, как вход в райский сад в Библии, охранял свой «ангел с вращающимся мечом» — безногий здоровяк-охранник, который с удивительной скоростью мчался по дорожкам в своей инвалидной коляске, толкая ее вращением двух ручек, сжатых в его огромных ручищах.

Там, в запрещенной части сада, вдоль гравийных дорожек тянулись кусты роз и живые изгороди из лигуструма и туи. Там был маленький бассейн, в котором плавали, то и дело переворачиваясь вверх животом, большие и ленивые золотые рыбки. И еще там была лужайка с деревянными и каменными скамейками по кругу. Как я себе представляю сегодня, размер этого участка не превышал и сотни квадратных метров, но тогда он казался мне огромным садом королевского дворца — куда красивей настоящих королевских садов Парижа, Мадрида, Лондона и Киото, в которых я побывал многие годы спустя.

Обычно мы пробирались в сад Дома слепых через задние железные ворота, которые были навечно закрыты и вдобавок еще заперты изнутри тяжелой цепью. Мы тихонько взбирались на них — иногда целой кампанией, иногда в одиночку — и так же тихо спускались по другой стороне. В ту минуту, когда я оказывался на территории сада, я словно погружался в «сладкую пучину краденых вод»