Мой дикий сад - [67]
Как я уже сказал, с тех пор я не бывал в том саду. Но со временем я вспомнил о нем в своей книге «В доме своем в пустыне…» и описал так же, как описываю здесь и сейчас — по памяти, так и не попытавшись зайти туда, посмотреть, существует ли этот сад до сих пор, и сравнить его с той картиной, которую сохранила моя память.
В Бахайском саду, что возле Акко, который, кстати, намного важнее своего старшего и более известного брата Бахайского сада в Хайфе, я побывал несколько лет спустя, будучи уже новобранцем в израильской армии. База для новобранцев бригады «Голани», в которой я служил, находилась тогда вблизи Акко, совсем рядом с этим Бахайским садом, сосуществовании которого я до тех пор не знал.
Служба новобранца не была для меня тяжелой в плане чисто физическом. В старших классах средней школы мы много ходили в походы, а каждое лето я работал у своих дядьев в Нахалале, и этот труд был нелегким. Совсем иначе обстояло дело со стороны, так сказать, духовной. На базе новобранцев «Голани» 1966 года царила такая атмосфера и тон задавали такие люди, которые были мне совершенно внове. Помню, когда мы туда прибыли, даже еще не сойдя с грузовиков, то услышали дикие вопли и нашим глазам открылась невероятная картина: какой-то офицер, защищая голову руками, убегал от новобранца, который мчался за ним, размахивая железным уголком и явно пытаясь убить. А когда мы выстраивались на первую поверку, ко мне подошел другой новобранец и показал, как бы по секрету, порнографическую фотографию, на которой крупным планом была изображена любовная пара; лиц я не видел, но прочие части их тел недвусмысленно разъяснили мне, что на свете есть такие вещи, о которых я не только не знал из личного опыта, но которые даже не представлял себе в воображении.
— Хочешь купить? — спросил он.
Похоже, я на мгновенье заколебался, потому что парень добавил — видимо, для пущей убедительности:
— Это моя подруга с моим братом.
В последующие дни я столкнулся и с людьми иной породы — низколобыми и тупыми сержантами и командирами отделений, которые, однако, проявляли исключительно творческий склад ума, как только дело касалось изобретения абсолютно бессмысленных работ, однообразных тренировок и скучнейших упражнений в строевой подготовке, выводивших меня из себя.
И вот однажды ночью, закончив дежурство по охране лагеря и разбудив своего сменщика, я не вернулся в палатку спать, а пошел вдоль забора базы, вроде бы гуляя, а на самом деле высматривая пролом, о существовании которого ходили настойчивые слухи. Я действительно нашел этот пролом, выполз наружу, поднялся и пошел по дороге. Вскоре я дошел до стены. Я влез на нее и увидел, что за ней простирается сад, красоту которого можно было различить даже в ночной темноте. Я спустился туда.
В грязной армейской одежде на пропотевшем теле я вдруг почувствовал себя нищим во дворце, простолюдином, вторгшимся в святое место. Но одновременно я ощущал себя гостем, попавшим в страну чудес. Это был ухоженный, великолепно и с огромным вкусом оформленный сад. Дорожки сверкали в темноте, кипарисы возносились, как копья, деревья и кусты были подстрижены с такой аккуратностью, что наш прапорщик, все садовые амбиции которого ограничивались побелкой стволов, наверняка сошел бы с ума от зависти. Сад как воплощение культуры.
На мой взгляд, всякий сад, взлелеянный человеческой рукой, представляет собой стилизованную форму контролируемого противоборства культуры с природой. Даже мой сад, который определенным людям кажется просто дикой, никому не принадлежащей территорией, понимающему человеку сразу покажет, что здесь поработала, пусть и в умеренном масштабе, человеческая рука и что рука эта имела свои предпочтения. Бахайский сад, каким он открылся мне в ту ночь, был на дальнем пределе такого рода садоводства: продуманный, точный и ухоженный больше, чем любой известный мне сегодня сад. Тот, кто его планировал, использовал природные свойства растений, но дал им такое выражение, подобного которому нет в природе, но который соответствовал его вкусам и ценностям. Мне, не имеющему никакого отношения к бахаям и не знающему даже принципов их веры, этот сад напомнил, что за оградой лагеря новобранцев и совсем рядом с ним существует цивилизация со своими эстетическими ценностями, что я принадлежу к семейству людей, а не уличных собак, что я носитель культуры, а не тяглового ярма. Я долго бродил по этим дорожкам, пока не зарозовели края востока и мне не пришлось вернуться к стене, к пролому и на базу.
Потом я еще несколько раз украдкой навещал этот сад, всегда после дежурства, всегда по ночам. И каждый раз этот визит вливал в меня новые силы, надежду, сознание, что я вернулся к человеческой культуре. Что по ту сторону дурацких строевых упражнений, которые нам приказывали выполнять, идиотских бравых воплей, которые нам приказывали издавать, бегания вокруг палаток с кроватями на спинах и прочих воспитующих солдата мероприятий, меня ждет мой ночной сад — благородный и облагораживающий.
