Мой брат – супергерой. Рассказ обо мне и Джованни, у которого на одну хромосому больше - [23]

Эта трещина звалась чувством вины.

После того случая мне несколько месяцев снилось, как за мной приезжает полиция. Они звонили в дверь и говорили, что я арестован.

– Нет-нет, послушайте, все совсем не так, как вы думаете! Я кормлю его, играю с ним и все такое, и он выходит из дома когда хочет! – выпаливал я в уверенности, что меня обвиняют в плохом обращении с Джо. Полицейский отвечал по-разному, например:

– О чем вы, синьор Джакомо? Вы арестованы за очередное списывание на контрольной по математике. Приговор – три месяца за одной партой с Джанни-изо-рта-воняет. Контрольные будете писать в одиночке.

* * *

Однажды Витто обедал у нас, и после еды мы поднялись в мою комнату. Он растянулся на кровати, а я плюхнулся на стул-качалку у стола.

– А ты в курсе, что вокалист из Bloc Party – голубой? – спросил он.

– Да ладно!

– Я те клянусь! Мне двоюродный брат сказал.

– Ах, ну если двоюродный брат, то тогда конечно… – Я поднял руки: мол, сдаюсь. – Слушай, помнишь, я у тебя спросить хотел кое-чего насчет Носатого?

– Насчет Носатого? Не, не помню. Когда это?

– Когда я был у тебя. И мы играли в футбол на приставке.

– Да ты все время у меня! И мы все время играем в футбол на приставке!

– «Фрозиноне» – «Сассуоло». Три – два. Вспомнил?

– А-а-а… – Он как-то скривился, точно муху проглотил. – Теперь вспомнил. – Он рывком поднялся и сел на кровати, испытующе глядя мне в глаза: – Ну и?

– Ну, в общем, Носатый знает про Джо.

– Знает что?

– Что Джо существует.

– И это все? – Он снова вытянулся на кровати. – Я-то уж подумал… – Он заложил руки за голову с видом человека, у которого все под контролем.

– У меня в школе никто не знает!

– Серьезно?

– Да.

– Как так?

– Ну, я просто… об этом не говорю.

– Почему?

– Потому что Джо еще рано… выставлять напоказ. Таких, как он, жизнь сжирает с потрохами! Закон джунглей: либо ты, либо тебя.

– Ну ты загнул! – фыркнул Витто.

– Ты не согласен?

– Слушай… А как Носатый-то узнал?

Я знал, что ему больше хотелось обсудить вокалиста из Bloc Party, но ради меня он был готов потерпеть.

– Не знаю.

– Тогда спроси его. Easy, man. А потом заставь держать язык за зубами.

– А если он откажется?

– Пригрози, что морду набьешь. Джек, очнись, это всего лишь Носатый! Nothing to fear! – С тех пор как Витто начал ходить на индивидуальные занятия по английскому с носителем, он постоянно вворачивал в разговор английские словечки.

– Уверен?

– А вообще, если честно, я сомневаюсь, что ты долго сможешь скрывать Джо. Это же человек, а не какая-нибудь там пачка сигарет…

– Я знаю.

– И главное, непонятно, зачем это вообще?.. – Окинув взглядом разбросанные тут и там по комнате вещи Джо, он показал на курицу-копилку, словно говоря: вот, видишь, курица-копилка – что такого ужасного в курице-копилке?

– Меня засмеют, – услышал я свой голос.

Витто снова поднялся:

– Ага! Значит, проблема не в том, что мир сожрет Джо с потрохами. Ты боишься, как бы не сожрали тебя.

Я не ответил и отвернулся к плакату U2.

– О! – продолжал он, проследив за моим взглядом. – Отличный пример. Ведь Боно вначале все звукозаписывающие компании футболили. Утверждали, что его музыку никто не станет слушать. И что в итоге? Когда думаешь о Джо, вспоминай о Боно. Насрать на мнение других!

Я фыркнул.

– Внимание, внимание! – забубнил я словно бы в мегафон. – Выступает тот-кто-каждое-утро-целый-час-укладывает-волосы!

– Просто они еще слишком короткие. – Он поднял глаза вверх и, зажав пальцами прядь волос, попытался разглядеть ее, но безуспешно. – Но я их отращиваю. И вообще, у меня сейчас период такой, law and order.

Я подумал, что нужно наплевать на это все. Что нужно решить вопрос с Носатым. И еще кучу всяких мыслей, вереницей проплывавших в уме. И что если я буду столько думать, то голова у меня лопнет.

– Ну и вот, короче, непонятно, как это можно быть голубым и играть в Bloc Party? А? – вздохнул Витто, обращаясь к Заку де ла Роче.

* * *

Наутро я проснулся в семь (вещь совершенно неслыханная) и вышел из дома на двадцать минут раньше, чтобы поговорить с Носатым. После того случая в школьном дворе мы с ним не общались. Прийти в школу ни свет ни заря – я всегда считал, что для меня эта миссия невыполнима, поскольку требует адских усилий. Ранним утром портфель весил на десять килограммов больше; я не помнил, как вставал с постели, как оказывался на улице. И потом, по утрам было холодно. В общем, в тот день я был далеко не в радужном настроении. И, чтобы умилостивить дух опоздания, постановил, что всю оставшуюся неделю буду являться на урок после звонка.

Зато в эту мерзопакостную рань я увидел много нового. Уборщиц, разбрасывающих опилки по размокшей от дождя земле. Одноклассников, вынужденных приходить первыми – родители, спеша на работу, забрасывали их в школу по пути. Кто-то списывал домашнее задание (я никогда так не поступал; не сделал – значит не сделал: отправляйся навстречу смерти с высоко поднятой головой), кто-то, греясь у батареи, листал учебник. Учителя делали ксерокопии. В музыкальном классе преподаватель настраивал инструменты.

Потом я увидел его.

Носатый вошел, закутанный в темное пальто. На шее фиолетовый шарф, на голове шапка с ушами. Очки запотели, и он снял их, чтобы протереть.