Мой брат – Че - [43]

23 апреля 1963 года, возвращаясь после шестимесячного пребывания на Кубе, в Европе и в Бразилии, она была арестована в Конкордии, городке на уругвайской границе. Она была объявлена «опасной». Она хотела вернуться в Буэнос-Айрес на машине по дороге из Рио-де-Жанейро, чтобы «внимательно рассмотреть Америку». Ей было пятьдесят семь лет, и у нее было слабое здоровье. Ее взяли под контроль исполнительных органов и обвинили в нарушении верховного постановления № 8161/962, запрещавшего коммунистическую пропаганду в стране. И в чем же заключалась коммунистическая пропаганда? При матери нашли фотографию Че, несколько книг, рукопись Эрнесто и небольшой флаг Кубы.

Моя тетя Кармен, мой отец, мой брат Роберто, сестра Селия, ее муж Луис и я сразу поехали в Конкордию. Арест матери уже горячо обсуждался в таблоидах: она дошла аж до Чехословакии, а некоторые газеты обвинили ее в шпионаже. Судья постановил освободить ее, но президент Аргентины Хосе Мария Гуидо из Unión cívica radical (Гражданского радикального союза) отменил это решение и приказал перевести ее в женскую исправительную тюрьму «Buen Pastor» (Небесного Доброго Пастыря), что в квартале Сан-Телмо в Буэнос-Айресе.

За такое преступление, как рождение Че, она оставалась в тюрьме два долгих месяца. Она могла бы провести там и десять месяцев, и десять лет, потому что приговоры тогда выносились совершенно произвольно. Мы приходили повидаться с ней почти каждый день. Она никогда не жаловалась. Свою грязную камеру она делила с другими заключенными и написала Эрнесто: «Это замечательный обезображиватель[51]. Как для обычных заключенных, так и для политических. Если ты вялый, тут ты становишься активным, если ты активен, становишься агрессивным, если агрессивный, становишься непримиримым». Через несколько месяцев власти предоставили ей выбор: остаться в тюрьме или покинуть страну. Она выбрала последнее.

Мы проводили ее до уругвайской границы, но она не задержалась в Уругвае: очередная смена правительства вскоре позволила ей вернуться в Буэнос-Айрес.

В то время я начал работать в книжном магазине «Богемия». Владелец завещал его мне. Я переименовал его в «Pulga» (Блоха) и продавал разные книги и журналы, в том числе Pekin Informa («Пекин информирует»), московское Lenguas extranjeras («Иностранные языки»), El Obrero Monthly Review («Ежемесячное рабочее обозрение»), Monthly Review («Ежемесячное обозрение») Лео Губермана и Пола Суизи[52], произведения Хорхе Альвареса[53]. «Блоха» быстро стала местом встреч и совещаний революционных организаций того времени. Люди приходили читать журналы и книги, которые они не могли найти в другом месте. Они сидели в магазине по много часов. Я тоже постоянно читал. Именно в то время я вступил в контакт с боевиками-марксистами. А потом я женился в девятнадцать лет, и у меня тоже появились дети. Если я когда-то и рассматривал всерьез возможность присоединения к Эрнесто на Кубе, то теперь подобная иллюзия угасла. Я прочно укоренился в Аргентине.

«Возможно, это письмо окажется последним»

Я узнал о смерти Эрнесто из газеты от 10 октября 1967 года. Тогда я работал водителем грузовика, доставлял молочные продукты. День в Буэнос-Айресе еще только начинался, и я совсем недавно прибыл на рабочее место. Я увидел заголовок газеты «Кларин», сопровождавшийся портретом Эрнесто, курящего сигару, который сразил меня: «Из Боливии сообщают, что Че погиб». Вторая страница газеты открывалась ставшей знаменитой фотографией неподвижного Че, без рубашки, с открытыми глазами, с руками, вытянутыми вдоль тела, и взъерошенными волосами, лежащего в прачечной больницы Валлегранде. Это был шок. Все комментировали это событие. Мои коллеги не знали, что это мой брат. Я ничего никому не сказал.

Я ни на минуту не сомневался, что эти безжизненное тело и взгляд принадлежали Эрнесто, хотя я не знал, что он находился в Боливии, так близко. Семья потеряла его след с тех пор, как он покинул Кубу. Никто не знал, где он, за исключением Фиделя и тех, кто сражался с ним в районе Ньянкауасу. За два с половиной года до этого, 18 мая 1965 года, моя мать умерла от рака, так и не придя в себя после его исчезновения. За несколько недель до смерти, не показывая, что приговорена, она сообщила Эрнесто о своем желании вернуться на Кубу как можно скорее. «Это невозможно, – ответил он в письме. – Тебе придется запастись терпением. Я собираюсь поехать рубить сахарный тростник на месяц». Он добавил, что покинул министерство промышленности, чтобы посвятить ближайшие пять лет своей жизни управлению предприятием. Мать знала моего брата лучше всех. Этот ответ глубоко смутил ее: Эрнесто не противился ее приезду, но, наоборот, настаивал, чтобы она появилась на Кубе. Она была убеждена, что он что-то скрывает. Никто не мог выбить у нее из головы эту мысль. Она не поверила ни на секунду в историю про отставку и про главу предприятия, не говоря уже про рубку сахарного тростника, хотя он однажды признался ей, что любит «участвовать в уборке урожая, что представляет собой побег, умственный отдых да плюс еще и физическое упражнение». Че инициировал систему добровольного труда. Она заключалась в том, чтобы посылать горожан на работу на плантации и на фабрики один раз в неделю, чтобы развеяться. К тому же все – и он в том числе – должны были внести свой вклад в строительство революционного общества, которое он видел солидарным, человеколюбивым и щедрым. Работа на добровольных началах была одной из составных частей, которые способствовали появлению нового человека, реконструированного человеческого существа, чье сознание, обычаи, привычки и ценности были бы радикально трансформированы путем самоотречения во имя блага всех. Чтобы подать пример, Эрнесто постоянно участвовал в напряженной работе в полях или на заводах по воскресеньям. Плюс он посвящал несколько часов каждый вечер работе добровольцем на заводе. И что, отдать теперь все свое время уборке сахарного тростника, когда имелось так много важных вещей, которые еще предстояло сделать… Она с ужасом вспомнила, как Эрнесто сказал ей в Пунта-дель-Эсте, когда она попросила его быть осторожным: «Не беспокойся,