Мой ангел злой, моя любовь… - [39]

Вскоре за Анной послали к ужину спуститься, но она передала, что по-прежнему больна, что присутствовать на нем никак не может. Она не желала встречаться с князем, который вдруг перепугал ее нынче днем своей силой, а потом вспомнилось о том, что уж скоро совершеннолетие, а там папенька и разговор заведет о замужестве. Полин была права — князь, пусть даже пугающий ее до дрожи, был наиболее достойной партией для нее, чем ротмистр кавалергардского полка. Уж лучше не давать надежд никаких, чтобы не было желания на переговоры с ее отцом, уже лучше спрятаться от него в своих покоях, переждать, пока князь не покинет их кров. А летом… летом она непременно что-нибудь придумает!

Анна еще не спала, когда постучались в ее покои, и Глаша передала барышне, что ее желает видеть брат.

— Проси, конечно, — распорядилась она, удивляясь такому позднему визиту Петра — она точно расслышала, как тихонько прозвенели часы в ее будуаре одиннадцать раз. Не успела накинуть капот, как тот шагнул в спальню, пройдя сразу сюда, опустившись с размаху на стул у столика с зеркалом. Его мундир был расстегнут, галстук и завязки рубахи развязаны и свободно свисали на грудь, обтянутую шелком камзола [140]. Черты лица его обрюзгли несколько, веки набрякли. Анна сразу же поняла, что брат пьян и выпил немало, несмотря на верные шаги и прямую поступь, которыми он вошел в спальню. Ох, не приведи Господь, папенька увидит!

— Что ты, Петруша? — ласково обратилась она к нему. — Что ты? Спать иди, милый. Чего сюда пришел, ко мне?

— Пожелать тебе доброй ночи, ma chere, — проговорил Петр, ставя локоть на столик, опираясь подбородком на ладонь. Взглянул на сестру, что опустилась у его ног на ковер на колени. — Чтобы сны тебе только добрые приходили. Не как ко мне, ma chere. Давеча приснилось нечто дурное… страшное… за сердце прямо схватило от того сна. Поле снилось в тумане, простое поле, коих в России тьма. «Запомни, — сказал мне голос прямо в ухо. — Запомни его!»

— Петруша, лукавый тебя путал не иначе, — ласково погладила его колено Анна. — Что худого в поле и тумане? Приятного мало, согласна, но и худого нет. Ты лучше б перед сном молитвы бы читал чаще, как Пантелеевна учила.

— Мои грехи никакими молитвами не отмолить, Анечка, — Петр вдруг дернул за чепец, стащил тот с головы сестры, кривясь. — Какая дурная вещица! Никогда их не любил! Жене моей запрещу носить эту гадость…

— Ты жениться надумал, Петруша? — спросила чуть тихо, а у самой даже сердце замерло в ожидании ответа. Вспомнила, как сияло ныне днем на прогулке лицо Полин. Сияло оно таким счастьем, таким теплом, что его хотелось коснуться, обогреть свою душу возле него.

— Ну, ma chere, от того никто не зарекается, — хохотнул Петр, взял косы сестры в ладони, перебросил со спины на ее грудь, гладя пальцем тугие переплетения прядей. — Ни я. И ни ты… Нам с тобой уже где-то предназначены супруги венчанные, ступают они по земле… Моя супруга — дивная юная прелестница по первости дней и вечно недовольное дворней, супругом, детьми и жизнью en tout [141] существо после. Прелесть ее быстро завянет, ибо не бывает долговечной прелесть у таких жен, ибо не будет ей счастья подле меня, мота, волокиты и игрока. Как дядюшка наш покойный, что состояние тетушки промотал вконец. Hélas! [142] Но я не буду в обиде на судьбу на то, ведь далеко не ее прелесть и нрав станет залогом моего счастья, а то, что дадут за ней в приданое. А ты же, моя богиня, станешь супругой титулованного человека с состоянием, будешь порхать в свете, как воздушное Божье существо papillon [143], и одаривать всех видом своей дивной красоты, а в промежутках между сезонами — чадами своего мужа. Все будут завидовать его счастью (даже я!), твердить, что божественней женщины еще не рождала земля. Весь свет ляжет к твоим ногам с восторгом, даже клеветники и завистники перестанут злословить в благоговении перед твоей красой и в страхе перед твоим супругом.

— Ты пьян, Петруша, ступай-ка спать! — Анна ласково ткнула брата в колено кулачком. — Невесть что говоришь ведь…

— Я тебе будущность предсказываю, — произнес уже более серьезным голосом Петр. Исчезла вмиг насмешка и легкость из него. — Твою и мою будущность, Анечка. Ибо нет иной судьбы для нас, чем та, что выбрана для нас.

— Я выберу иную! — отрезала Анна, резко поднимаясь на ноги с ковра, отталкивая руку брата, которую тот протянул ей в помощь. — Мне не нужна судьба, что ты мне заманил сюда в облике князя. Ведь его мне пророчишь ныне в супруги. Неужто думал, не пойму то?

— И потому ты его отвергла ныне. Он мне признался в том, — Петр погрозил ей пальцем. — Разбрасываешься женихами, ma chere. Не пристало то!

Последний раз Анне так говорили несколько лет назад в преддверии того падения, что перевернуло ее жизнь так неожиданно, так жестоко ударило. Оттого вспыхнула вмиг злость в душе, а еще возникло какое-то странное предчувствие. Словно что-то неотвратимое надвигается в их сторону, что-то, способное снова разрушить до основания ее маленький мирок, в котором она ныне так счастлива и покойна. Будь ее воля, так и жила бы далее — с папенькой да мадам, с баловником говорливым Петрушей, даже с теткой и petite cousine.