Мой ангел злой, моя любовь… - [368]

— Вы ошибаетесь, — возразила Анна, с трудом сохраняя хладнокровие сейчас, когда схлестнулись меж собой два упрямых нрава, в чем-то даже схожих. И пытаясь не показать той, насколько ей важен этот разговор, и как она сама страдает от отношения Алевтины Афанасьевны к сыну. — Я знаю вашего сына. Андрей — самый лучший человек из всех, кого мне довелось повстречать на своем жизненном пути. И я знаю все. Он сказал мне. Меж истинно любящими не может быть тайн и недосказанностей.

— Какое заблуждение! — фыркнула та. — Милочка, не уверена, что это так.

А потом замолчала, заметив в глазах Анны, что она вполне уверена в том, что говорит. И даже последующих слов Анны, что она знает о том злополучном утре, расколовшем семью на две половины. А значит, и о том кушаке… Что меж ней и мужем нет тайн.

— Глупо доверять свои самые сокровенные тайны иной персоне. Особенно супругу, милочка, — проговорила Алевтина Афанасьевна, пытаясь собраться с силами для очередной атаки. — Разве таково правило семейного счастья? Коли вы станете книгой открытой для супруга, так и наскучите вскорости. Кто ж пожелает перечитывать роман, коли известна каждая строка? И потом — неужто вы истинно уверены, что с вами были столь же откровенны, сколь и вы? переспросила Алевтина Афанасьевна, и Анну обдало холодом в этот летний жаркий день от того, что она распознала в голосе, который она слушала сейчас. — Вы истинно думали, что он был с вами откровенен? Helas! [702] Я не хотела вас разочаровывать, милочка, но вы же сами желали знать правду… Слушайте, милочка, слушайте! А после еще раз повторите мне, что у вас нет тайн друг от друга. Причиной всему был кушак, я полагаю, вы знаете то. Что он вам сказал? Что это был новый кушак? Что pauvrette Nadin [703] могла угодить в ловушку, а он пожелал спасти от того краха, что назревал в семье, назвавшись любовником ее? Нет! Нет и нет! Кушак был стар. Кушак был офицерский. Второй. Их было два! Вы слышите? Один был нов. Другой был ношен.

Алевтина Афанасьевна скривила губы некрасиво, словно удерживалась в этот момент от слез, вспоминая то утро и дни, что произошли после. Дни, когда она воскрешала в памяти былое, анализировала и пыталась понять, что послужило той самой отправной точкой, после которой уже ничего было не изменить.

— В тот момент я возненавидела люто. Сильнее ненависти не было, верно, даже прежде во мне, которая имела мало причин для любви к тем, кто подле меня, — Алевтина Афанасьевна взглянула искоса на бледную Анну, словно пытаясь определить эффект, который произвели ее слова на ту. А потом спросила отрывисто и прямо. — Вы по-прежнему готовы повторить то, что сказали мне недавно? Вы по-прежнему верите ему?

Анна распознала насмешку в ее голосе и заставила себя распрямить плечи, гордо вскидывая голову. А еще ее ухо уловило в голосе Алевтины Афанасьевны какую-то странную нотку, которая все время ускользала от осознания Анны, как бы та ни пыталась сейчас узнать ее, отвлекаясь на это занятие от горьких мыслей, что Андрей сказал ей не все в тот день. Почему? Почему не открылся ей полностью, хотя она чувствовала совсем иное? Почему утаил от нее? Обманул…? Его кушак или нет? И если его, то это означало только, что…

— Я готова повторить каждое слово из сказанного, — твердо произнесла Анна, озвучивая в этот момент то, что рвалось из души. — Он сказал мне, что честен перед братом, и я знаю, что это так, мадам. И если бы вы знали его, если бы любили его, если бы верили ему хотя бы в сотой доли, как я…

— En voilà assez! [704] — прервала Анну Алевтина Афанасьевна резко. — Вы снова ступаете по грани, что идет меж оскорблением и красноречием. Вам, милочка, следовало бы учиться полемике. Мне и сестре моей покойнице, помнится, давали уроки ведения искусной беседы. Но признать следует, что я ленилась слушать учителя, хотя, как вижу, перед вами мастерицей смело назовусь… Искуснее, милочка, искуснее, тем паче, когда будете в сезон выезжать. Вам следует прежде реплики провести счет мысленный до пяти единиц. Это вам совет из моего былого учения. Добрый совет, заметьте! Вы слишком provinciale, Андрей будет только краснеть за вас в Москве или в столице…

— Мы говорили не о том, — напомнила Анна своей собеседнице. Не давая увести в сторону беседу, что ты пыталась сделать ныне, упоминая возможный отъезд из Милорадово. Ведь знала, что Анна невольно встревожится этой вести, помня о том, как бежала несколько лет из Москвы, сопровождаемая шепотками и смешками.

— D'accord, — произнесла belle-mere. — Об ином. Вы говорили, что верите своему супругу… несмотря на то, что ныне вам открыта сущая истина.

— Верю, — подтвердила Анна также твердо, как и ранее, глядя прямо в глаза Алевтине Афанасьевне. Можно было промолчать. Не рисковать чужим именем, которое по-прежнему оберегал Андрей, опасаясь ответной реакции матери. Но Анна внезапно поймала себя на мысли, что ей все едино до судьбы вдовы Бориса, так опрометчиво разыгравшей карты своей жизни и когда-то предавшей Андрея. О девочке, маленькой племяннице Андрея, она же забыла вовсе, когда ее захлестнул порыв злости на женщину, сидящую перед ней по-королевски в кресле. На то, как та может быть несправедлива к собственному сыну, не зная, как полагала Анна, всей правды, как должна была.