Мой ангел злой, моя любовь… - [104]

Марья Афанасьевна выслушала молча соседа, даже бровью не повела, узнав о том, что случилось. Только крепче сжала набалдашник трости пальцами, да губы поджала. Тут же попросила заложить коляску, чтобы взглянуть своими глазами на тот ущерб, что сотворили в Святогорском. С ней вызвался ехать спутником Михаил Львович, желая помочь, если графине вдруг станет плохо с сердцем при виде того, во что превратилась усадьба. Все-таки дама в возрасте, мало ли что. Но на его удивление она и на пожарище была спокойна, ходила, тяжело опираясь на трость, по дорожке вдоль останков дома, лавируя между разбросанной повсюду разбитой мебели — стульев, ящиков бюро, маленьких столиков.

— Вот ведь ироды! — устало сказала Марья Афанасьевна, отводя взгляд от обвалившихся и закопченных черной сажей стен первого этажа, что только и остался от большого дома с башней бельведера над основным зданием. — Тут даже и не поправить ныне. Ну, награбили бы, чего хотели, так чего палить дом-то? И гляжу, оранжерею мою побили, поломали растения. Все стекла вон! Все выворочено! Ироды! Чтобы у них руки поотсохли за деяния их пакостные! Хорошо хоть вывезла ценное в столицу. Успела сохранить-таки! А что дворня-то моя, Михаил Львович? Разбежались все?

— Пафнутий Иванович ваш был ранен в том действе, когда отпор пытались дать. Ныне у меня в людском флигеле лежит. И несколько лакеев живы. Девушки многие, те в лес убежали. Не ведаю, вернутся ли. Тут за эти дни кто только не прошел — и французы, и мародеры, что из русских. Много худых людей-то, — Михаил Львович покачал головой раздосадовано. Он пытался искать девиц, люди ходили по лесу и звали тех в голос, да только никто к тем не вышел. — Остальные, Марья Афанасьевна, кто на погосте ныне, а кто в бега подался. И девицы, и мужики. Даже деревенские люди в сим числе.

— Ироды! Ироды! — качала головой Марья Афанасьевна, ходя возле руин усадебного дома. — Окаянные! Наказание будет им по грехам им! Кара Господня на головы их!

Только вернувшись в Милорадово, где ей и ее людям предоставил приют сосед, да после встречи в деревне своей с растерянными и перепуганными холопами, упавшими ей в ноги, умоляя о заступничестве от напастей, что на головы их Господь прислал, Марья Афанасьевна вдруг занемогла. Закололо сердце, как это обычно бывало у нее после тревог и волнений сильных. В тот же вечер послали за господином Мантелем, которого насилу отыскали в одном из имений уезда, куда тот уехал от греха подальше из Гжатска. Он видел, как силой сгоняли жителей города приветствовать французского императора по русскому обычаю — с хлебом и солью, видел, как грубы солдаты и офицеры в стремлении угодить Наполеону. Потому и решил скрыться из города на время, понимая, что первого его погонят французы, как человека всем известного и уважаемого в уезде.

— Я вернусь в Гжатск только после отъезда Буонапарта, — говорил он за ужином в один из своих визитов в Милорадово своим слушателям, внимательно ловящим каждое его слово. — Сильно думаю, что снова пройдет волна грабежей и огня по городу, как в день отхода нашей армии.

Обычно при его оговорках в речи, как человека, не рожденного на этой земле, у Анны не раз улыбка возникала на устах, но только не ныне, когда голова была полна тревожных мыслей, когда в одной из комнат дома готовили в последний путь в родную сторону поручика, некогда бывавшего здесь гостем. Ныне она даже рассказ доктора слушала рассеянно, с трудом вынуждая себя съесть хоть что-то за ужином, а не отбросить вилку в сторону и не разрыдаться в голос. Но разве пристало то барышне, когда и мадам Элиза сидит спокойно, бледная и молчаливая?

— Грабежи были ужасные! Люди обезумели совершенным образом! Лишились всех человеческих качеств в сей же день, — продолжал доктор. — Пылали дома и иные постройки. Суета, как обыкновенно, при огне бывает. Толкотня и крики! Сущий ад, прямо вам скажу! И все от моста, что подожгли казаки, отступая. Многие погорели в тот день. Я своими руками сбивал пламя…. И ведаете, кто помог город от огня спасти? Французы! Verwunderlich [320]!

— Еще бы они не уберегли Гжатск! — заметил Михаил Львович, подавая незаметный знак для дворецкого, чтобы несли следующую перемену да обновили вино в бокалах. — Гжатск им нужен в целостности! Где ж им размещаться-то? На какие казармы вставать, занимая град? Скажите, господин Мантель, а приходилось ли видеть вам самого Буонапарте? Говорили, три дня стоял он в Гжатске. Аль слыхали что о нем? Каков он, сея угроза для Европы?

— Признаться, я не дождался его прибытия, — ответил доктор, с удовольствием глотая отменное французское вино. Шепелев с недавних пор приказал выставлять на стол только лучшие вина его погребов, желая выпить те самому, а не отдать солдатам той страны, откуда эти дивные напитки из винограда прибыли. В том, что вскорости непременно доберутся и до Милорадово, сомнений у Михаила Львовича не было — дошли слухи, что уже наведывались в ближайшие к тракту имения французы, требуя от владельцев лошадей и пропитание. — Прошел толк по городу, что будут уважаемых горожан для встречи императора брать, а после составлять из тех некий совет для службы. Служить французам? Я не желал бы того, скажу напрямик, оттого и уехал скрытно из Гжатска к уважаемому Петру Дмитриевичу Аргонину и пробыл в его имении, не устану хвалить его милость и доброту, пару дней. Вы уже ведаете о том, я говорил вам.