Мотылек, который топнул ногой - [2]
И Сулейман-ибн-Дауд ответил:
— О моя госпожа, услада моего сердца, придется вверить свою судьбу в руки тех девятисот девяноста девяти цариц, которые выводят меня из терпения своими беспрестанными ссорами.
И он пошел мимо лилий и японских локатов, мимо роз, канн и пахучего имбиря, которые произрастали в саду, и пришел к огромному камфорному дереву, которое прозвали Камфорное Древо Сулеймана-ибн-Дауда. Но Балкида спряталась меж высоких ирисов, пятнистых бамбуков и красных лилий, чтобы быть поближе к возлюбленному своему Сулейману-ибн-Дауду.
В это время под деревом пролетали два мотылька. Они ссорились.
Сулейман-ибн-Дауд услыхал, что один из них сказал другому:
— Как ты смеешь говорить со мною так дерзко и грубо? Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой — и разразится гроза, и весь дворец Сулеймана-ибн-Дауда, и весь этот сад провалятся в тартарары!
Тогда Сулейман-ибн-Дауд забыл про всех своих девятьсот девяносто девять сварливых жен и засмеялся. Он смеялся над хвастовством Мотылька, и смеялся так долго, что затряслось даже камфорное дерево. И он протянул палец и сказал:
— Поди-ка ты сюда, человечек!
Мотылек страшно испугался, но ничего не поделаешь, пришлось ему подлететь к Сулейману-ибн-Дауду и сесть, трепеща крылышками, на его протянутый палец. Сулейман-ибн-Дауд наклонил голову и тихонько прошептал:
— Ах, человечек, тебе же отлично известно, что, сколько бы ты ни топал ногой, от этого не шелохнется даже травинка! Почему же ты так беззастенчиво лжешь своей жене? Ведь это верно, что она твоя жена?
Мотылек поглядел на Сулеймана-ибн-Дауда и увидел мудрейшие очи царя, мерцавшие, как звезды в морозную ночь. И он сложил крылышки, и наклонил голову, и собрал все свое мужество, и сказал:
— В самом деле, это моя жена, а ты сам хорошо понимаешь, что они такое, наши жены.
Сулейман-ибн-Дауд ухмыльнулся в бороду и ответил:
— Да, брат мой, мне это отлично известно.
— Надо же держать их в послушании, — сказал Мотылек. — А моя жена ругает меня уже целое утро, и я припугнул ее, чтобы она перестала бушевать и браниться.
И Сулейман-ибн-Дауд сказал:
— Что ж, может быть, это и в самом деле утихомирит ее. Иди к своей жене, о мой брат, а я послушаю, что ты скажешь ей.
Полетел Мотылек обратно к своей жене, которая сидела под листком и трепетала от страха. И она воскликнула:
— Он слышал твои слова! Сулейман-ибн-Дауд слышал, что ты сказал!
— Слышал, — отвечал Мотылек. — Я и хотел, чтоб он слышал.
— И что же он сказал? О, что же он сказал?
— Ну, — отвечал Мотылек, важно помахивая крылышками, — между нами, дорогая (конечно, я не обвиняю его, потому что дворец очень дорого стоит, да и апельсины как раз поспевают). В общем, он просил меня не топать, и я обещал, что не топну.
— Боже мой! — воскликнула жена Мотылька и притихла, а Сулейман-ибн-Дауд смеялся до слез над бесстыдством этого пройдохи.
Балкида Прекраснейшая стояла за деревом среди алых лилий и улыбалась украдкой, так как она слышала весь разговор. И она подумала: «Если я в самом деле мудрая, я могу избавить моего господина от докучающих ему сварливых цариц». Она протянула палец и тихонько прошептала жене Мотылька:
— Крохотная женщина, поди-ка сюда!
Бабочка ужасно испугалась, но ничего не поделаешь, она подлетела к Балкиде и уселась на ее белой руке.
Балкида наклонила свою прекрасную голову и прошептала:
— Крохотная женщина, неужто ты и вправду поверила тому, что сказал тебе муж?
Бабочка взглянула на Балкиду и увидела очи Прекрасной царицы, блестевшие, как блестит озеро в лунную ночь. Бабочка сложила крылышки и, собрав все свое мужество, сказала:
— О царица, красуйся во веки веков! Ты же знаешь, что такое мужья!
И царица Балкида, мудрая Балкида Савская, подняла руку к губам, чтобы скрыть улыбку, и сказала:
— Да, сестра моя, знаю.
— Они выходят из себя по пустякам, — сказала Бабочка, быстро-быстро раскрывая и складывая крылышки, — и мы должны ублажать их, о Царица, чтобы они не ворчали. Они никогда не думают даже половины того, что говорят. Если мужу моему так хочется верить, будто я поверила, что стоит ему топнуть ногой и дворец Сулеймана-ибн-Дауда исчезнет, пускай себе верит, не стану ему возражать. Все равно завтра он об этом забудет.
— Да, сестра моя, ты совершенно права, — сказала Балкида, — но, когда он в следующий раз начнет перед тобою похваляться, поймай его на слове. Скажи ему, чтобы он и в самом деле топнул ногой, и посмотри, что из этого выйдет. Он будет сильно посрамлен. Вот увидишь.
Бабочка улетела к своему Мотыльку, а через пять минут они уже ссорились еще сильнее, чем прежде.
— Вспомни, — сказал Мотылек, — вспомни, что я могу сделать, если топну ногой!
— Я тебе нисколечко не верю, — ответила Бабочка, — и я была бы рада поглядеть, как это у тебя получится! Топни! Топни! Пожалуйста, топни!
— Я обещал Сулейману-ибн-Дауду не топать, и я не хочу нарушать свое слово.
— Сколько ни топай, все равно ничего не получится. Даже маленькая травинка, и та не шелохнется. Что же ты не топаешь? Топни! Топни! Говорю тебе: топни!
Сидя под камфорным деревом, Сулейман-ибн-Дауд слышал каждое слово и смеялся так, как еще никогда не смеялся.
