«Полковник» поднялся с кресла, и Роберт тотчас же направился к нему. Он должен был идти быстро, так, чтобы ни один из бандитов не двинулся ему навстречу и не пересек тот рубеж, где опускается занавес. Он не видел их лиц, не видел темных пятен направленных на него стволов — он видел только цветные узоры на крылышках мотылька. Он должен был что-то говорить, и он повторял, как автомат:
— Господа… господин полковник… через подвал есть выход на улицу, вот здесь…
Он вытянул руку в сторону кнопки, на которой сидел мотылек. «Я не успею тебя прогнать, братишка, — подумал Роберт, — мы умрем вместе, но ты даже не почувствуешь этого». Он опустил большой палец на мотылька и нажал на его слабое тельце с такой силой, что липкая слизь брызнула во все стороны. Тонна стекла в стальной раме за его спиной с грохотом съехала к полу, отгораживая зал ожидания от сейфового зала.
Роберт оперся о стену и смотрел прямо перед собой, безразличный к остолбенению бандитов и ко всему, что касалось его самого. Он видел сослуживцев по ту сторону завесы, видел, как они опускаются на пол, тяжело дыша. Женщина с ребенком на руках, распахнув дверь, кинулась через площадь.
Крис подошел к пластиковому занавесу, разрисованному вплавленной в него проволокой, прижался лицом и ладонями к его гладкой поверхности и смотрел ему прямо в глаза. По движению его губ Роберт понял: Крис что-то говорит, но не мог расслышать его слов сквозь преграду в оглушительном грохоте автомата — это один из бандитов опорожнял магазин, пробуя разбить занавес. Бессильные пули только царапали пластик, высекая из него десятки матовых звездочек…
«Полковник» уже понял, что это конец. Он медленно снял маску, открывая умное холеное лицо, поставил пистолет на боевой взвод и навел его на человека, который заперся с ним в одной могиле, отняв у него тем самым двадцать, а может, и все тридцать лет жизни.
Роберту не хотелось смотреть в его глаза, горящие ненавистью и наполняющиеся страхом. Его самого страх уже покинул в тот момент, когда он вернул ребенка матери, теперь он ощущал лишь усталость и удовлетворение, что ему это удалось. Он отнял у «полковника» право распоряжаться их жизнью, и весь свой прежний страх он швырнул тому в глаза. Однако Роберту не хотелось в них смотреть, чтобы бандит не подумал, будто он молит о пощаде. Он медленно опустил голову и заметил на своем большом пальце прилипшее радужное крылышко.
