Мост - [4]

Мама… У Мелькима мамы не было. Была, конечно, но он её не помнил. Её убили ороты. Такие же, как вот этот бледнолицый худой юнец.

Странно, эти монстры зовут маму точно так же, как и они, настоящие еннек[4]. Или, может, это слово значит в их гнусавом языке что‑нибудь другое? Но что другое может означать «мама»?

Солдат открыл глаза.

— Най су терте? — спросил Мельким. — Э терте мама?[5]

— А? — солдат не отстранился, не отодвинулся, позволив себе ещё несколько мгновений благословенного тепла рядом с чужим телом, под слоем снега.

— Мама, — произнёс он. — Мне снилась мама.

И улыбнулся слабо. И тут же заплакал беззвучно — только слёзы покатились из глаз.

Мельким зашевелился, разрушая тепловую оболочку. Мороз, хоть уже и ослабевший, сразу ринулся под куртку, вцепился колючими зубами в измождённое тело. Густая шерсть, покрывавшая его, не спасала — если желудок пуст, какое может быть тепло.

Он нашарил нож. Кое‑как встал на колени. Поднялся.

Солдат продолжал безучастно лежать, глядя в одну точку. Кажется, он окончательно смирился с тем, что жизнь кончилась.

Не с первой попытки получилось у Мелькима вылезти из караульной ямы. На негнущихся и дрожащих от слабости ногах, он пошёл за выступ скалы, туда где расположился лагерь оротов, где ждала его верная смерть…

Но смерть уже ушла из лагеря. Сделала своё дело и ушла. И только безжизненные, давно окостеневшие, тела лежали вокруг. Умерли все. Кто завернувшись в дерюгу. Кто в попытке отломить замёрзший палец у трупа, чтобы утолить голод. Кто зарывшись в снег. Последний из них отошёл, кажется, не далее как нынешней ночью. А этот юнец, в яме, сидел в карауле, и ждал смены. День сидел? Абы не два. Вот духи его и не заметили. Собака–смерть обошла стороной…

Мельким долго обыскивал стоянку в попытке найти хоть что‑нибудь съестное. Не было ничего. Зато были ружья и много зарядов. Ружья у оротов новее, легче, и точнее бьют. Если удастся Мелькиму дойти до реки, куда спускаются на водопой козлы и яки, то, быть может, ещё вернётся он в родной когол.

Выбрав себе ружьё полегче — офицерское — мальчик двинулся обратно к мосту.

Надо бы ещё старика Аркайчика похоронить. Но сил на это нет.

Прости уж, Аркайчик, я тебя снегом пока присыплю. Я вернусь за тобой потом, обещаю.

Уже дойдя до моста, остановился. Постояв, пошатываясь на дрожащих ногах, обернулся. Пораздумал с минуту и пошёл обратно.

— Орот! — позвал он, встав у края ямы, в которой всё лежал в той же позе солдат. — Хау, су ёл?[6]

Солдатик открыл глаза. Перевёл отсутствующий тусклый взгляд на голос.

Мельким махнул ему: давай, вставай, выбирайся оттуда.

Лежащий закрыл глаза.

Смирился, видать, уже со смертью. Не хочет шевелиться. Устал бороться. Если сейчас уснёт — всё.

Бросив ружьё, Мельким сполз в яму. Ударил лежащего по лицу, принялся расталкивать. Ослабев от сделанных усилий, не удержался — повалился сверху.

Полежал в безнадёжной попытке набраться сил. Да откуда же их наберёшься, если нет их.

Снова поднялся. Схватил бедолагу за руки, потянул, заставляя сесть.

— Что? — непонимающе промямлил солдат.

— Мама! — закричал ему в ухо Мельким, сам чуть не плача от злости и бессилия. — Мама верен сух! Ат хор![7]

Солдатик замотал головой, заглянул туманным взглядом в глаза гоблина.

— Мама, — прошептал он.

Потом перевёл взгляд на белую вершину Каратрога, моргнул, не выпуская из глаз слёзы. И, глубоко вдохнув, принялся подниматься.