Мост на реке Бенхай - [12]

Да, он прав! Народ, который однажды прозрел, не хочет снова быть слепым.

По следам доктора Иерсена

— Это здесь! — говорит Хоан.

Тенистая, тихая площадь. Зеленый круг газона. С высоты обелиска на меня устремлены каменные глазницы мужчины с европейскими чертами лица. Пастер! По-вьетнамски его имя пишется иначе: Пас-то. Нет, не скажи мне этого Хоан, я никогда бы не отгадала. Не смогла бы я также прочесть надпись на табличке, прикрепленной на углу: «И-эк-санъ». Ее надо читать—«Иер-сен».

Имена французских завоевателей, генералов и губернаторов уже исчезли с улиц Ханоя. Но площадь Пастера осталась неприкосновенной, а улица, по которой мы сейчас идем, как и прежде, носит имя Иерсена — французского врача-общественника.

Об этом враче я читала в книге Виоллис, которая в 1932 году посетила Индокитай. «Нашим гидом, — писала она, побывав в городе Далат, — стал сам доктор Иерсен, прославившийся своими успехами в борьбе с эпидемиями— скромный и добрый, скрывающий снисходительную улыбку в пышной, как у св. Николая, бороде. Работает он здесь с 1893 года, занимается не только исследованиями в медицинской лаборатории, но также и работами в области геофизики. В короткие периоды отдыха он разводит эдельвейсы на склонах индокитайских гор. А ему уже больше семидесяти лет…».

— Я встретил его в 1935 году, — говорит Хоан. — И хотя прошло много лет, но день тот я запомнил. Я тогда собрался ехать в Чунгбо[9] и по пути туда решил остановиться на ночлег в городе Куангнгай: дошли и до меня слухи, что там живет известный французский врач. А был это, как уверяли меня друзья, совсем иной француз, нежели все те, которых мы знали раньше… Я легко нашел его скромный маленький дом в предместье, недалеко от пляжа. Каждый рыбак здесь мог указать его жилище: все они хорошо знали доктора. Дверь оказалась запертой — хозяин ушел на прогулку. Мне посоветовали искать его вблизи пляжа. Так я и сделал…

Хоан оборвал свой рассказ и затянулся сигаретой. Медленно пуская дым, он задумчиво смотрел на памятник Пастеру.

— Понимаешь, мне трудно было поверить в то, что о нем рассказывали: француз вдруг полюбил вьетнамских детей, заботится о них, как о своих собственных, кормит, одевает, выводит в люди?!.. Оказалось, все это — правда. И когда я встретил этого доктора на прогулке, он приветствовал меня просто, как друга, а затем, расспросив, откуда я прибыл, пригласил к себе в дом…

— Ну что ж, обычное дело! — перебиваю я.

Хоан со снисходительной улыбкой посмотрел на меня.

— Обычное? Смотря для кого! Когда речь идет о нашем прошлом, ты должна отбросить свои европейские мерки. В тогдашних условиях такое приглашение со стороны европейца было весьма необычным! Но мы отвлеклись— ведь я хотел рассказать тебе о приемных детях француза, о вьетнамских детях: он действительно не только воспитал многих, но и дал им все, что только мог…

Хоан умолкает и задумывается. Потом с теплотой в голосе говорит:

— Ты хочешь знать, каким он запечатлелся в моей памяти? Высокий, рослый, в широкополой шляпе, с трос точкой в руках. Ему было за семьдесят, но держался он молодцом. Вежливый и предупредительный в обиходе, он был очень интересным собеседником. Я спросил его почему он не поселился в одном из больших городов Дельты, где климатические условия более благоприятны для европейца? Иерсен ответил, что полюбил эти места, что отсюда близко до института Пастера, где он работает. Он не искал общества. Не докучало ли ему одиночество? «У меня хватает дел и обязанностей», — го ворил Иерсен. Он был влюблен в свою профессию, знал много вьетнамских слов, все мы понимали, ценили и любили его… Любили!.. Ты записала это? Возможно, твои читатели, как и ты, скажут: «Подумаешь — обычное дело!» Кто у вас, в Польше, поймет, какой незаурядной была для меня, вьетнамца, встреча с французом, который… Да! Именно это!.. — Хоан радостно улыбнулся, словно наконец-то нашел долго разыскиваемое, нужное слово. — Теперь я знаю, как это выразить! В беседе с доктором Иерсеном я совершенно забыл, что он — француз!

Слушая этот рассказ, я вспоминала Францию, в которой побывала год назад. Мысленно я перенеслась к одной братской могиле на парижском кладбище Пер-Лашез, неподалеку от знаменитой Стены Коммунаров. Там лежат останки жертв гестапо. И среди имен участников Движения Сопротивления, выбитых на каменной плите, значится имя — Хюен Кхыонг.

Аннамит (тогда еще не говорили: вьетнамец), он пал в борьбе против гитлеровских палачей, против фашизма— за близкую нам всем Францию. За ту Францию, которая, несмотря ни на что, так же близка и им — вьетнамцам.

Визит в «дом без стен»

Мы выехали рано утром. В машине нас четверо: Хоан, Нинь, шофер Хап и я. Машина военная — «газик». Лишь он пригоден для такой экспедиции, как наша. Динь долго говорил мне: «Нет!» Но в конце концов я уговорила его.

По дороге, которая открылась перед нами, пришла к вьетнамцам завоеванная тяжелым трудом победа под Дьенбьенфу. То тут, то там виднеются полосы — следы засыпанных рвов. Они затрудняли продвижение войск и машин противника. Но для самих вьетнамцев эти рвы и трещины не были препятствием: им благоприятствовало все — климат и местность, джунгли и горы, зной и дожди.