Мост - [27]

15

Наступила троица — праздник цветов. Венец весны. Это для чулзирминской молодежи. Старики, чья весна давно отцвела, отождествили троицу с семиком — языческим праздником поклонения душам умерших.

В старину чуваши начинали праздновать семик в четверг, на седьмой неделе после пасхи. И длился праздник до следующего четверга. Чуваши готовились к «встречам» с прародителями, очищались от телесной и духовной грязи: в бане хлестали себя веником из семик-травы (горицвета), надевали все чистое, вспоминали прошедший год и перед незримо присутствующими предками отпускали себе сами вольные и невольные грехи. Пригласив за стол души недавно умерших родичей, пировали-бражничали, пели веселые песни, плясали. Молодежь справляла свадьбы. Девушки днем в четверг свивали венки, припевая: «Семик семь дней, семик семь дней, ах, почему не семь недель»… Вечером водили хороводы.

С принятием православия постепенно и старики и молодежь забывали о семидневном семике: отмечали его в воскресенье — на троицу, назвав «русским семиком».

Многие дома в Чулзирме накануне семика были украшены зелеными березовыми ветками, горицветом.

Дочки Мурзабая весь вечер хлопотали над праздничным убранством. Уксинэ украшала комнаты цветами. Кулинэ хлопотала во дворе. Тражук охотнее бы помог младшей — развешивать в доме гирлянды цветов, но им завладела Кулинэ. Тражук украдкой бросал взгляды в окна на Уксинэ, копал лунки для молодых березок, срубленных Мирским Тимуком в лесу. Тражук не слушал, что вполголоса говорила ему увядающая дева, не замечал ее томных взглядов. Кулинэ про себя объясняла поведение батрака: «Смущается, бедный. Смирный. С ним будет жить легко».

Троицу шумно справляли и в Чулзирме и в Сухоречке. Русская и чувашская молодежь обычно веселилась на разных берегах реки. Румаш нарушил эту традицию, пригласил Чугунова и его друзей провести этот праздник с чувашами.

Чувашские парни и девушки рассыпались по всему лужку у Телячьего Табора.

Гости из Заречья удивлялись яркости, причудливости, звонкости девичьих нарядов. До сих пор они встречали чувашек только в будни, в простых холщовых платьях. На этих будничных платьях украшение, единственное ожерелье из красных бусинок, казалось неуместным, ненужной данью старине.

Чувашская девушка в праздник выглядит очень нарядной. Белоснежное платье из домотканого тонкого полотна вышито яркими нитками, отделано кумачовыми полосками. Поверх мелких красных бус, что девушки носят и в будни, надето монисто: правильный круг, унизанный крупными черными бусами вперемежку с серебряными монетами: полтинниками и целковыми. У пояса справа — подвеска на пяти нитках крупных синих бус, бронзовый гребешок с козлиной головой и большое кольцо с продетыми в него медными и бронзовыми колечками. На поясе сзади — причудливый широкий «хвост» из мелких латунных трубочек наподобие патронных гильз, оканчивающихся длинной черной бахромой. Трудно было бы отличить одну девушку от другой, если б не разноцветные платки и фартуки. Девушка повязывала платок концами назад, при этом спереди сложенный вдвое платок плотно прилегал ко лбу. Замужние чувашки повязывали платки, как русские женщины — концами вперед.

Только Уксинэ была одета по-городскому. Очарованная звоном монист и колец, Оля захотела нарядиться по-чувашски. Румаш подозвал к себе Кидери — она была примерно одного роста с Олей.

Проводив Олю и Кидери за кусты боярышника, Румаш собрал вокруг себя всю молодежь. Христя оглядывалась по сторонам, ища глазами пропавшую Олю.

Дерзкие задиристые русские парни на этот раз несмело топтались вокруг новых друзей, а Филька норовил спрятаться за спину Тражука.

Уксинэ было интересно познакомиться с чулзирминцами, но от нее не отходил сын богатея Хаяров. Несмотря на жару, он был в поддевке, в лакированных сапогах. Уксинэ еле терпела этого хлыща, наглого и самоуверенного. Однако старалась своей неприязни не показывать.

Чувашские парни не успели рассмотреть Олю, «девушку Румаша», до переодевания. И когда на лужке появилась русская девушка под руку с чувашкой, все были немало озадачены. Кидери прикрывала рот платком. Оля, уверенная, что ее тут не знают, с интересом всех разглядывала. В толпе перешептывались:

— Посмотрим майру Румаша.

— Похожа на Кидери.

— Лучше не мог отыскать? Наши девушки краше его майры.

— А это кто? Вот красавица! Должно быть, гостья в Чулзирме.

— Да, но чья, откуда, к кому приехала?

Никто долго не догадывался о переодевании.

Чее Митти, чтобы досадить Румашу, развязно подошел к «русской девке» в цветистом сарафане и белой вышитой кофточке. Огненно-рыжий Зар-Ехим решил ухаживать за «приезжей чувашкой».

Уксинэ первая узнала свою подругу, да и Кидери не могла долго оставаться серьезной. Она расхохоталась прямо в глаза нахальному ухажеру. Чее Митти убежал прочь под улюлюканье босоногой оравы.

Зар-Ехим, не замечая насмешек, рассыпался перед «приезжей красавицей»… Несколько слов по-чувашски, сказанных Олей, ввели его в заблуждение настолько, что он и после бесславного отступления Чее Митти ничего не понял. Пришлось Румашу под общий смех спасать Олю от настойчивого ухажера.